«Верно, я в кровь разбился, как упал», — подумал он и,
всё более и более начиная поддаваться страху, что солдаты, которые продолжали мелькать мимо, раздавят его, он собрал все силы и хотел закричать: «возьмите меня», но вместо этого застонал так ужасно, что ему страшно стало, слушая себя.
Неточные совпадения
Только что вы немного взобрались на гору, справа
и слева начинают жужжать штуцерные пули,
и вы, может быть, призадумаетесь, не итти ли вам по траншее, которая ведет параллельно с дорогой; но траншея эта наполнена такой жидкой, желтой, вонючей грязью выше колена, что вы непременно выберете дорогу по горе, тем
более, что вы видите,
все идут по дороге.
Вы понимаете, что чувство, которое заставляет работать их, не есть то чувство мелочности, тщеславия, забывчивости, которое испытывали вы сами, но какое-нибудь другое чувство,
более властное, которое сделало из них людей, так же спокойно живущих под ядрами, при ста случайностях смерти вместо одной, которой подвержены
все люди,
и живущих в этих условиях среди беспрерывного труда, бдения
и грязи.
А
всё те же звуки раздаются с бастионов,
всё так же — с невольным трепетом
и суеверным страхом, — смотрят в ясный вечер французы из своего лагеря на черную изрытую землю бастионов Севастополя, на черные движущиеся по ним фигуры наших матросов
и считают амбразуры, из которых сердито торчат чугунные пушки;
всё так же в трубу рассматривает, с вышки телеграфа, штурманский унтер-офицер пестрые фигуры французов, их батареи, палатки, колонны, движущиеся по Зеленой горе,
и дымки, вспыхивающие в траншеях,
и всё с тем же жаром стремятся с различных сторон света разнородные толпы людей, с еще
более разнородными желаниями, к этому роковому месту.
Его натура была довольно богата; он был не глуп
и вместе с тем талантлив, хорошо пел, играл на гитаре, говорил очень бойко
и писал весьма легко, особенно казенные бумаги, на которые набил руку в свою бытность полковым адъютантом; но
более всего замечательна была его натура самолюбивой энергией, которая, хотя
и была
более всего основана на этой мелкой даровитости, была сама по себе черта резкая
и поразительная.
Всё те же были улицы, те же, даже
более частые, огни, звуки, стоны, встречи с ранеными
и те же батареи, бруствера
и траншеи, какие были весною, когда он был в Севастополе; но
всё это почему-то было теперь грустнее
и вместе энергичнее, — пробоин в домах больше, огней в окнах уже совсем нету, исключая Кущина дома (госпиталя), женщины ни одной не встречается, — на
всем лежит теперь не прежний характер привычки
и беспечности, а какая-то печать тяжелого ожидания, усталости
и напряженности.
— Филипп говорит, что и на фонаре нет, а вы скажите лучше, что взяли да потеряли, а Филипп будет из своих денежек отвечать за ваше баловство, — продолжал,
все более и более воодушевляясь, раздосадованный лакей.
Неточные совпадения
Он с холодною кровью усматривает
все степени опасности, принимает нужные меры, славу свою предпочитает жизни; но что
всего более — он для пользы
и славы отечества не устрашается забыть свою собственную славу.
На небе было
всего одно облачко, но ветер крепчал
и еще
более усиливал общие предчувствия.
В то время как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая, на ком из них
более накопилось недоимки, к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки. Не успели обыватели оглянуться, как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним в виду
всей толпы очутился точь-в-точь такой же градоначальник, как
и тот, который за минуту перед тем был привезен в телеге исправником! Глуповцы так
и остолбенели.
Разговор этот происходил утром в праздничный день, а в полдень вывели Ионку на базар
и, дабы сделать вид его
более омерзительным, надели на него сарафан (так как в числе последователей Козырева учения было много женщин), а на груди привесили дощечку с надписью: бабник
и прелюбодей. В довершение
всего квартальные приглашали торговых людей плевать на преступника, что
и исполнялось. К вечеру Ионки не стало.
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти. Были тут
и кокотки,
и кокодессы,
и даже тетерева —
и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны
и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как по комнате распространился смрад. Но что
всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что не один он погряз, но в лице его погряз
и весь Глупов.