То же бывает и с людьми, когда они слепнут для духовной жизни. Им кажется, что всё, что с ними случается, делается им назло, и они
сердятся на людей, а не понимают того, что им, как той дурочке, нехорошо не от других людей, а оттого, что они слепы для духовной жизни и живут для тела.
Неточные совпадения
Буддисты говорят, что всякий грех от глупости. Это справедливо обо всех грехах, особенно же о недоброжелательстве. Рыбак или птицелов
сердится на рыбу или птицу за то, что он не поймал ее, а я
на человека за то, что он делает для себя то, что ему нужно, а не то, что я хотел бы от него. Разве это не одинаково глупо?
Человек обидел тебя, ты
рассердился на него. Дело прошло. Но в сердце у тебя засела злоба
на этого
человека, и когда ты думаешь о нем, ты злишься. Как будто дьявол, который стоит всегда у двери твоего сердца, воспользовался тем часом, когда ты почувствовал к
человеку злобу, и открыл эту дверь, вскочил в твое сердце и сидит в нем хозяином. Выгони его. И вперед будь осторожнее, не отворяй той двери, через которую он входит.
Чем выше считает себя
человек, тем он легче держит зло
на людей. Чем
человек смиреннее, тем он добрее и меньше
сердится.
Если же я помню еще и то, что всякий
человек не по плоти и крови, а по духу близок мне, что в каждом из нас живет один и тот же дух божий, то я не могу
сердиться на такое близкое мне существо.
Говорят, что хорошему
человеку нельзя не
сердиться на дурных. Но если так, то чем
человек лучше против других
людей, тем сердитее ему надо быть, а бывает напротив: хороший
человек, чем он лучше, тем он мягче и добрее ко всем
людям. Бывает это оттого, что хороший
человек помнит, как часто он сам погрешал, и что если ему
сердиться на дурных, то ему прежде всего надо
сердиться на самого себя.
Разумному
человеку нельзя
сердиться на злых и безрассудных
людей.
— А что такое вор и мошенник? Ведь это
человек заблудший. А такого
человека жалеть надо, а не
сердиться на него. Если ты можешь, то убеди его в том, что для него самого нехорошо так жить, как он живет, и он перестанет делать зло. А если он еще не понимает этого, то не удивительно, что он дурно живет.
Если у
человека глаза заболели и он ослеп, то ведь ты не скажешь, что его надо за это наказывать. Так почему же ты хочешь наказать такого
человека, который лишен того, что дороже глаз, лишен самого большого блага — умения жить разумно? Не
сердиться нужно
на таких
людей, а только жалеть их.
Когда
сердишься на кого-нибудь, то обыкновенно ищешь оправданий своему сердцу и стараешься видеть только дурное в том,
на кого
сердишься. И этим усиливаешь свое недоброжелательство. А надо совсем напротив: чем больше
сердишься, тем внимательнее искать всего того хорошего, что есть в том,
на кого
сердишься, и если удастся найти хорошее в
человеке и полюбить его, то не только ослабишь свое сердце, но и почувствуешь особенную радость.
Но ты скажешь, что у
человека есть разум для того, чтобы он мог сознавать и исправлять свои пороки. Это верно. Стало быть, и у тебя есть разум, и ты можешь обсудить то, что тебе не
сердиться надо
на человека за его пороки, а, напротив, постараться разумным и добрым обхождением без гнева, нетерпения и надменности пробудить в
человеке его совесть.
Есть такие
люди, что любят быть сердитыми. Они всегда чем-нибудь заняты и всегда рады случаю оборвать, обругать того, кто к ним обратится за каким-нибудь делом. Такие
люди бывают очень неприятны. Но надо помнить, что они очень несчастны, не зная радости доброго расположения духа, и потому надо не
сердиться на них, а жалеть их.
Если ты будешь постоянно помнить это, то ты ни
на кого не станешь
сердиться, никого не будешь ни попрекать, ни бранить, потому что если
человеку точно лучше делать то, что тебе неприятно, то он прав и не может поступать иначе. Если же он ошибается и делает то, что для него не лучше, а хуже, то ему же хуже, и можно о нем сожалеть, но нельзя
на него
сердиться.
Нехорошо, когда
человек, вместо того, чтобы любить братьев,
сердится на них. Но еще хуже, когда
человек уверяет сам себя, что сам он не такой
человек, как все, а лучше других
людей, и потому может обходиться с другими не так, как хотел бы, чтобы обходились с ним.
Медведя убивают тем, что над корытом меда вешают
на веревке тяжелую колоду. Медведь отталкивает колоду, чтобы есть мед. Колода возвращается и ударяет его. Медведь
сердится и сильнее толкает колоду — она сильнее бьет его. И это продолжается до тех пор, пока колода не убивает медведя.
Люди делают то же, когда злом платят за зло
людям. Неужели
люди не могут быть разумнее медведя?
— Разве же есть где на земле необиженная душа? Меня столько обижали, что я уже устал обижаться. Что поделаешь, если люди не могут иначе? Обиды мешают дело делать, останавливаться около них — даром время терять. Такая жизнь! Я прежде, бывало,
сердился на людей, а подумал, вижу — не стоит. Всякий боится, как бы сосед не ударил, ну и старается поскорее сам в ухо дать. Такая жизнь, ненько моя!
— Тон и манера у тебя таковы, как будто ты жертва. Это мне не нравится, друг мой. Сама ты виновата. Вспомни, ты начала с того, что
рассердилась на людей и на порядки, но ничего не сделала, чтобы те и другие стали лучше. Ты не боролась со злом, а утомилась, и ты жертва не борьбы, а своего бессилия. Ну, конечно, тогда ты была молода, неопытна, теперь же все может пойти иначе. Право, поступай! Будешь ты трудиться, служить святому искусству…
Неточные совпадения
В особенности ему не нравилось то, что Голенищев,
человек хорошего круга, становился
на одну доску с какими-то писаками, которые его раздражали, и
сердился на них.
— Приезжайте обедать ко мне, — решительно сказала Анна, как бы
рассердившись на себя за свое смущение, но краснея, как всегда, когда выказывала пред новым
человеком свое положение. — Обед здесь не хорош, но, по крайней мере, вы увидитесь с ним. Алексей изо всех полковых товарищей никого так не любит, как вас.
Если бы кто-нибудь имел право спросить Алексея Александровича, что он думает о поведении своей жены, то кроткий, смирный Алексей Александрович ничего не ответил бы, а очень бы
рассердился на того
человека, который у него спросил бы про это.
Тем хуже для тебя», говорил он мысленно, как
человек, который бы тщетно попытался потушить пожар,
рассердился бы
на свои тщетные усилия и сказал бы: «так
на же тебе! так сгоришь за это!»
Он, желая выказать свою независимость и подвинуться, отказался от предложенного ему положения, надеясь, что отказ этот придаст ему большую цену; но оказалось, что он был слишком смел, и его оставили; и, волей-неволей сделав себе положение
человека независимого, он носил его, весьма тонко и умно держа себя, так, как будто он ни
на кого не
сердился, не считал себя никем обиженным и желает только того, чтоб его оставили в покое, потому что ему весело.