Неточные совпадения
Представим себе
человека, которого единственным средством к
жизни была бы мельница.
Человек этот — сын и внук мельника и по преданию твердо знает, как надо во всех частях ее обращаться с мельницей, чтобы она хорошо молола.
Человек этот, не зная механики, прилаживал, как умел, все части мельницы так, чтобы размол был спорый, хороший, и
человек жил и кормился.
Жизнь есть та мельница, которую хочет исследовать
человек. Мельница нужна для того, чтобы она хорошо молола,
жизнь нужна только затем, чтобы она была хорошая. И эту цель исследования
человек не может покидать ни на одно мгновение безнаказанно. Если он покинет ее, то его рассуждения неизбежно потеряют свое место и сделаются подобны рассуждениям Кифы Мокеевича о том, какой нужен порох, чтобы пробить скорлупу слоновых яиц.
Так и исследовали
жизнь люди, подвигающие вперед человечество на пути знания.
Что-то подобное с древнейших времен рядом с истинным знанием
людей происходит и по отношению к вопросу о
жизни.
Не говоря о неточностях, тавтологиях, которыми наполнены все эти определения, сущность их всех одинакова, именно та, что определяется не то, что все
люди одинаково бесспорно разумеют под словом «
жизнь», а какие-то процессы, сопутствующие
жизни и другим явлениям.
Да едва ли не большинство научных
людей держится этого… затрудняюсь, как сказать… мнения не мнения, парадокса не парадокса, а скорее шутки или загадки. Утверждается, что
жизнь происходит от игры физических и механических сил, — тех физических сил, которые мы назвали физическими и механическими только в противоположность понятию
жизни.
Люди с таким ложным взглядом на свою науку никак не хотят признать того, что их исследованиям подлежат только некоторые стороны
жизни, но утверждают, что вся
жизнь со всеми ее явлениями будет исследована ими путем внешнего опыта.
Гибнут добросовестные труженики, посвящающие свою
жизнь на изучение почти ненужного, гибнут материальные силы
людей, направляясь туда, куда не нужно, гибнут молодые поколения, направляемые на самую праздную деятельность Киф Мокеевичей, возведенную на степень высшего служения человечеству.
Споры о том, что не касается
жизни, именно о том, отчего происходит
жизнь: анимизм ли это, витализм ли, или понятие еще особой какой силы, скрыли от
людей главный вопрос
жизни, — тот вопрос, без которого понятие
жизни теряет свой смысл, и привели понемногу
людей науки, — тех, которые должны вести других, — в положение
человека, который идет и даже очень торопится, но забыл, куда именно.
Решение вопроса о том, как устроить
жизнь, когда она в нашей власти, для
людей науки кажется очень просто.
Живет всякий
человек только для того, чтобы ему было хорошо, для своего блага. Не чувствует
человек желания себе блага, — он и не чувствует себя живущим.
Человек не может себе представить
жизни без желания себе блага. Жить для каждого
человека всё равно, что желать и достигать блага; желать и достигать блага — всё равно, что жить.
Жизнь чувствует
человек только в себе, в своей личности, и потому сначала
человеку представляется, что благо, которого он желает, есть благо только его личности.
Жизнь других существ представляется ему совсем не такою, как своя, — она представляется ему только подобием
жизни;
жизнь других существ
человек только наблюдает и только из наблюдений узнает, что они живут.
Про
жизнь других существ
человек знает, когда хочет думать о них, но про себя он знает, ни на секунду не может перестать знать, что он живет, и потому настоящею
жизнью представляется каждому
человеку только своя
жизнь.
Важно и нужно
человеку только благо в той
жизни, которую он чувствует своею, т. е. своё благо.
И, наблюдая и рассматривая эти другие существа,
человек видит, что все они, и
люди, и даже животные, имеют точно такое же представление о
жизни, как и он.
Человек видит, что каждое из живых существ точно так же, как и он, должно быть готово, для своего маленького блага, лишить большего блага и даже
жизни все другие существа, а в том числе и его, так рассуждающего
человека.
И, поняв это,
человек невольно делает то соображение, что если это так, — а он знает, что это несомненно так, — то не одно и не десяток существ, а все бесчисленные существа мира, для достижения каждое своей цели, всякую минуту готовы уничтожить его самого, — того, для которого одного и существует
жизнь.
И, поняв это,
человек видит, что его личное благо, в котором одном он понимает
жизнь, не только не может быть легко приобретено им, но, наверное, будет отнято от него.
Чем дальше
человек живет, тем больше рассуждение это подтверждается опытом, и
человек видит, что
жизнь мира, в которой он участвует, составленная из связанных между собой личностей, желающих истребить и съесть одна другую, не только не может быть для него благом, но будет, наверное, великим злом.
Но мало того: если даже
человек и поставлен в такие выгодные условия, что он может успешно бороться с другими личностями, не боясь за свою, очень скоро и разум и опыт показывают ему, что даже те подобия блага, которые он урывает из
жизни, в виде наслаждений личности, не — блага, а как будто только образчики блага, данные ему только для того, чтобы он еще живее чувствовал страдания, всегда связанные с наслаждениями.
Но мало и этого: начиная испытывать ослабление сил и болезни, и глядя на болезни и старость, смерть других
людей, он замечает еще и то, что и самое его существование, в котором одном он чувствует настоящую, полную
жизнь, каждым часом, каждым движением приближается к ослаблению, старости, смерти; что
жизнь его, кроме того, что она подвержена тысячам случайностей уничтожения от других борющихся с ним существ и всё увеличивающимся страданиям, по самому свойству своему есть только не перестающее приближение к смерти, к тому состоянию, в котором вместе с
жизнью личности наверное уничтожится всякая возможность какого бы то ни было блага личности.
Человек видит, что он, его личность — то, в чем одном он чувствует
жизнь, только и делает, что борется с тем, с чем нельзя бороться, — со всем миром; что он ищет наслаждений, которые дают только подобия блага и всегда кончаются страданиями, и хочет удержать
жизнь, которую нельзя удержать.
Человек видит, что он сам, сама его личность, — то, для чего одного он желает блага и
жизни, — не может иметь ни блага, ни
жизни.
Единственная представляющаяся сначала
человеку цель
жизни есть благо его личности, но блага для личности не может быть; если бы и было в
жизни нечто, похожее на благо, то
жизнь, в которой одной возможно благо,
жизнь личности, каждым движением, каждым дыханием неудержимо влечется к страданиям, к злу, к смерти, к уничтожению.
«
Жизнь человека, как личности, стремящейся только к своему благу, среди бесконечного числа таких же личностей, уничтожающих друг друга и самих уничтожающихся, есть зло и бессмыслица, и
жизнь истинная не может быть такою».
С древнейших времен сказал себе это
человек, и это внутреннее противоречие
жизни человека с необычайной силой и ясностью было выражено и Индийскими, и Китайскими, и Египетскими, и Греческими, и Еврейскими мудрецами, и с древнейших времен разум
человека был направлен на познание такого блага
человека, которое не уничтожалось бы борьбой существ между собою, страданиями и смертью.
В большем и большем уяснении этого несомненного, ненарушимого борьбою, страданиями и смертью блага
человека и состоит всё движение вперед человечества с тех пор, как мы знаем его
жизнь.
С самых древних времен и в самых различных народах великие учителя человечества открывали
людям всё более и более ясные определения
жизни, разрешающие ее внутреннее противоречие, и указывали им истинное благо и истинную
жизнь, свойственные
людям.
А так как положение в мире всех
людей одинаково, и потому одинаково для всякого
человека противоречие его стремления к своему личному благу и сознания невозможности его, то одинаковы, по существу, и все определения истинного блага и потому истинной
жизни, открытые
людям величайшими умами человечества.
«
Жизнь — это распространение того света, который для блага
людей сошел в них с неба», сказал Конфуций за 600 лет до Р. X.
«
Жизнь — это то, что вдунул Бог в ноздри
человека, для того, чтобы он, исполняя его закон, получил благо», говорит Еврейская мудрость.
«
Жизнь — это подчинение разуму, дающее благо
человеку», сказали стоики.
«
Жизнь — это любовь к Богу и ближнему, дающая благо
человеку», сказал Христос, включая в свое определение все предшествующие.
Таковы определения
жизни, которые за тысячи лет до нас, указывая
людям вместо ложного и невозможного блага личности действительное, неуничтожимое благо, разрешают противоречие человеческой
жизни и дают ей разумный смысл.
Нельзя не видеть и того, что определения эти, будучи теоретически верны, подтверждаются и опытом
жизни, и что миллионы и миллионы
людей, признававшие и признающие такие определения
жизни, на деле показывали и показывают возможность замены стремления к благу личности другим стремлением к благу такому, которое не нарушается страданиями и смертью.
Но кроме тех
людей, которые понимали и понимают определения
жизни, открытые
людям великими просветителями человечества, и живут ими, всегда было и есть огромное большинство
людей, которые в известный период
жизни, а иногда во всю свою
жизнь, жили и живут одной животной
жизнью, не только не понимая тех определений, которые служат разрешением противоречия человеческой
жизни, но не видя даже и того противоречия ее, которое они разрешают.
Одни исповедуют на словах учения тех просветителей человечества, в преданиях которых они воспитаны, но, не понимая их разумного смысла, обращают эти учения в сверхъестественные откровения о прошедшей и будущей
жизни людей и требуют только исполнения обрядов.
Это учение фарисеев в самом широком смысле, т. е.
людей, учащих тому, что сама в себе неразумная
жизнь может быть исправлена верою в другую
жизнь, приобретаемую исполнением внешних обрядов.
Другие, непризнающие возможности никакой другой
жизни, кроме видимой, отрицают всякие чудеса и всё сверхъестественное и смело утверждают, что
жизнь человека есть не что иное, как его животное существование от рождения и до смерти. Это учение книжников, —
людей, учащих тому, что в
жизни человека, как животного, и нет ничего неразумного.
И те и другие лжеучители, несмотря на то, что учения и тех и других основаны на одном и том же грубом непонимании основного противоречия человеческой
жизни, всегда враждовали и враждуют между собой. Оба учения эти царствуют в нашем мире и, враждуя друг с другом, наполняют мир своими спорами, — этими самыми спорами скрывая от
людей те определения
жизни, открывающие путь к истинному благу
людей, которые уже за тысячи лет даны человечеству.
Фарисеи, не понимая того определения
жизни, которое дано
людям теми учителями, в преданиях которых они воспитаны, заменяют его своими лжетолкованиями о будущей
жизни и вместе с тем стараются скрыть от
людей определения
жизни других просветителей человечества, выставляя их перед своими учениками в самом их грубом и жестоком извращении, полагая тем поддержать исключительный авторитет того учения, на котором они основывают свои толкования.
Книжники же, и не подозревая в фарисейских учениях тех разумных основ, на которых они возникли, прямо отрицают всякие учения о будущей
жизни и смело утверждают, что все эти учения не имеют никакого основания, а суть только остатки грубых обычаев невежества, и что движение вперед человечества состоит в том, чтобы не задавать себе никаких вопросов о
жизни, выходящих за пределы животного существования
человека.
То, что по этим суевериям жили и живут миллиарды
людей, потому что даже и в искаженном виде они дают
людям ответы на вопросы об истинном благе
жизни, то, что учения эти не только разделяются, но служат основой мышления лучших
людей всех веков, а что теории, признаваемые книжниками, разделяются только ими самими, всегда оспариваются и не живут иногда и десятков лет, и забываются так же быстро, как возникают, не смущает их нисколько.
Да и зачем изучать тех
людей, которые разрешали сознаваемое разумным
человеком противоречие его
жизни и определяли истинное благо и
жизнь людей?
Книжники, не понимая того противоречия, которое составляет начало разумной
жизни, смело утверждают, что так как они его не видят, то противоречия и нет никакого, и что
жизнь человека есть только его животное существование.
Была
жизнь и кончилась
жизнь; бьется сердце, дышат легкие, тело не разлагается, значит жив
человек, собака, лошадь; перестало биться сердце, кончилось дыхание, стало разлагаться тело — значит умер, и нет
жизни.
Жизнь и есть то, что происходит в теле
человека, так же как и животного, в промежуток времени между рождением и смертью.
Что может быть яснее?» Так смотрели и всегда смотрят на
жизнь самые грубые, невежественные
люди, едва выходящие из животного состояния.
Жизнь мы не можем определить в своем сознании, говорит это учение. Мы заблуждаемся, рассматривая ее в себе. То понятие о благе, стремление к которому в нашем сознании составляет нашу
жизнь, есть обманчивый призрак, и
жизнь нельзя понимать в этом сознании. Чтобы понять
жизнь, надо только наблюдать ее проявления, как движение вещества. Только из этих наблюдений и выведенных из них законов мы найдем и закон самой
жизни, и закон
жизни человека.