Неточные совпадения
«Жизнь — это
любовь к Богу и ближнему, дающая благо
человеку», сказал Христос, включая в свое определение все предшествующие.
Но мало и этого: еще сильнее и убедительнее, чем разум и история, это самое, совсем из другого как будто источника, показывает
человеку стремление его сердца, влекущее его, как к непосредственному благу, к той самой деятельности, которую указывает ему его разум и которая в сердце его выражается
любовью.
Чувство это, разрешающее все противоречия жизни человеческой и дающее наибольшее благо
человеку, знают все
люди. Чувство это есть
любовь.
Жизнь есть деятельность животной личности, подчиненной закону разума. Разум есть тот закон, которому для своего блага должна быть подчинена животная личность
человека.
Любовь есть единственная разумная деятельность
человека.
Животная личность влечется к благу; разум указывает
человеку обманчивость личного блага и оставляет один путь. Деятельность на этом пути есть
любовь.
Животные личности для своих целей хотят воспользоваться личностью
человека. А чувство
любви влечет его к тому, чтобы отдать свое существование на пользу других существ.
Животная личность страдает. И эти-то страдания и облегчение их и составляют главный предмет деятельности
любви. Животная личность, стремясь к благу, стремится каждым дыханием к величайшему злу — к смерти, предвидение которой нарушало всякое благо личности. А чувство
любви не только уничтожает этот страх, но влечет
человека к последней жертве своего плотского существования для блага других.
Всякий
человек знает, что в чувстве
любви есть что-то особенное, способное разрешать все противоречия жизни и давать
человеку то полное благо, в стремлении к которому состоит его жизнь. «Но ведь это чувство, которое приходит только изредка, продолжается недолго, и последствием его бывают еще худшие страдания», говорят
люди, не разумеющие жизни.
Людям этим
любовь представляется не тем единственным законным проявлением жизни, каким она представляется для разумного сознания, а только одною из тысячей разных случайностей, бывающих в жизни, — представляется одним из тех тысячей разнообразных настроений, в которых бывает
человек во время своего существования: бывает, что
человек щеголяет, бывает, что увлечен наукою или искусством, бывает, что увлечен службой, честолюбием, приобретением, бывает, что он любит кого-нибудь.
Настроение
любви представляется
людям, не разумеющим жизни, — не сущностью жизни человеческой, но случайным настроением — таким же независимым от его воли, как и все другие, которым подвергается
человек во время своей жизни.
Чувствуется, правда, и этими
людьми то, что в состоянии
любви есть что-то особенное, более важное, чем во всех других настроениях. Но, не понимая жизни,
люди эти не могут и понимать
любви, и состояние
любви представляется им таким же бедственным и таким же обманчивым, как и все другие состояния.
Слова эти точно выражают смутное сознание
людей, что в
любви — спасение от бедствий жизни и единственное нечто, похожее на истинное благо, и вместе с тем признание в том, что для
людей, не понимающих жизни,
любовь не может быть якорем спасения.
И так, и не иначе, как так, могут понимать
любовь люди, учащие и сами научаемые тому, что жизнь есть не что иное, как животное существование.
Любовь очень часто в представлении
людей, признающих жизнь в животной личности, — то самое чувство, вследствие которого для блага своего ребенка одна мать отнимает у другого голодного ребенка молоко его матери и страдает от беспокойства за успех кормления; то чувство, по которому отец, мучая себя, отнимает последний кусок хлеба у голодающих
людей, чтобы обеспечить своих детей; это то чувство, по которому любящий женщину страдает от этой
любви и заставляет ее страдать, соблазняя ее, или из ревности губит себя и ее; то чувство, по которому бывает даже, что
человек из
любви насильничает женщину; это то чувство, по которому
люди одного товарищества наносят вред другим, чтобы отстоять своих; это то чувство, по которому
человек мучает сам себя над любимым занятием и этим же занятием причиняет горе и страдания окружающим его
людям; это то чувство, по которому
люди не могут стерпеть оскорбления любимому отечеству и устилают поля убитыми и ранеными, своими и чужими.
Но мало и этого, деятельность
любви для
людей, признающих жизнь в благе животной личности, представляет такие затруднения, что проявления ее становятся не только мучительными, но часто и невозможными. «Надо не рассуждать о
любви, — говорят обыкновенно
люди, не понимающие жизни, а предаваться тому непосредственному чувству предпочтения, пристрастия к
людям, которое испытываешь, и это-то и есть настоящая
любовь».
Но дело в том, что не рассуждать о
любви могут только те
люди, которые уже употребили свой разум на понимание жизни и отреклись от блага личной жизни; те же
люди, которые не поняли жизни и существуют для блага животной личности, не могут не рассуждать.
В самом деле,
люди предпочитают своего ребенка, своих друзей, свою жену, своих детей, свое отечество всяким другим детям, женам, друзьям, отечествам и называют это чувство
любовью.
Между тем условия блага, которого он по своей
любви желает различным любимым существам, так связаны между собой, что всякая любовная деятельность
человека для одного из любимых существ не только мешает его деятельности для других, но бывает в ущерб другим.
Все эти вопросы кажутся очень простыми для
людей, не пытавшихся дать себе отчета в том чувстве, которое они называют
любовью; но они не только не просты, они совершенно неразрешимы.
Только если бы
люди были боги, как мы воображаем их, только тогда они бы могли любить одних избранных
людей; тогда бы только и предпочтение одних другим могло быть истинною
любовью. Но
люди не боги, а находятся в тех условиях существования, при которых все живые существа всегда живут одни другими, пожирая одни других, и в прямом и в переносном смысле; и
человек, как разумное существо, должен знать и видеть это. Он должен знать, что всякое плотское благо получается одним существом только в ущерб другому.
Деятельность же эта не происходит в каком-нибудь определенном порядке, так что сначала заявляются
человеку требования его самой сильной
любви, потом менее сильной и т. д.
Ведь всё это требования
любви, и все они переплетены между собою, так что удовлетворение требованиям одних лишает
человека возможности удовлетворять других. Если же я допущу, что озябшего ребенка можно не одеть, потому что моим детям когда-нибудь понадобится то платье, которого у меня просят, то я могу не отдаваться и другим требованиям
любви во имя моих будущих детей.
Точно то же и по отношению к
любви к отечеству, избранным занятиям и ко всем
людям.
Если
человек может отказывать требованиям самой малой
любви настоящего во имя требования самой большой
любви будущего, то разве не ясно, что такой
человек, если бы он всеми силами и желал этого, никогда не будет в состоянии взвесить, на сколько он может отказывать требованиям настоящего во имя будущего, и потому, не будучи в силах решить этого вопроса, всегда выберет то проявление
любви, которое будет приятно для него, т. е. будет действовать не во имя
любви, а во имя своей личности.
Если
человек решает, что ему лучше воздержаться от требований настоящей, самой малой
любви во имя другого, будущего проявления большей
любви, то он обманывает или себя, или других, и никого не любит кроме себя одного.
Любви в будущем не бывает;
любовь есть только деятельность в настоящем.
Человек же, не проявляющий
любви в настоящем, не имеет
любви.
То же и с
любовью: если бы
люди были животныя без разума, то они любили бы тех, кого любят: своих волчат, свое стадо, и не знали бы, что они любят своих волчат и свое стадо, и не знали бы того, что другие волки любят своих волчат и другие стада своих товарищей по стаду, и
любовь их была бы — та
любовь и та жизнь, которая возможна на той степени сознания, на которой они находятся.
Но
люди — разумные существа, и не могут не видеть, что другие существа имеют такую же
любовь к своим и что потому эти чувства
любви должны придти в столкновение и произвести нечто не благое, а совершенно противное понятию
любви.
Если же
люди употребляют свой разум на то, чтобы оправдывать и усиливать то животное, неблагое чувство, которое они называют
любовью, придавая этому чувству уродливые размеры, то это чувство становится не только не добрым, но делает из
человека — давно известная истина — самое злое и ужасное животное.
Происходит то, что сказано в Евангелии: «Если свет, который в тебе — тьма, то какова же тьма?» Если бы в
человеке не было ничего, кроме
любви к себе и к своим детям, не было бы и 0,99 того зла, которое есть теперь между
людьми.
0,99 зла между
людьми происходит от того ложного чувства, которое они, восхваляя его, называют
любовью и которое столько же похоже на
любовь, сколько жизнь животного похожа на жизнь
человека.
То, что
люди, не понимающие жизни, называют
любовью, это только известные предпочтения одних условий блага своей личности другим. Когда
человек, не понимающий жизни, говорит, что он любит свою жену или ребенка, или друга, он говорит только то, что присутствие в его жизни его жены, ребенка, друга увеличивает благо его личной жизни.
Чувства эти — предпочтения к известным существам, как например, к своим детям или даже к известным занятиям, например, к науке, к искусствам мы называем тоже
любовью; но такие чувства предпочтения, бесконечно разнообразные, составляют всю сложность видимой, осязаемой животной жизни
людей и не могут быть называемы
любовью, потому что они не имеют главного признака
любви — деятельности, имеющей и целью и последствием благо.
Страстность предпочтения одних
людей другим, называемая неверно
любовью, есть только дичёк, на котором может быть привита истинная
любовь и дать плоды ее.
Но как дичёк не есть яблоня и не дает плодов или дает плоды горькие вместо сладких, так и пристрастие не есть
любовь и не делает добра
людям или производит еще большее зло.
Возможность истинной
любви начинается только тогда, когда
человек понял, что нет для него блага его животной личности. Только тогда все соки жизни переходят в один облагороженный черенок истинной
любви, разростающийся уже всеми силами ствола дичка животной личности. Учение Христа и есть прививка этой
любви, как Он и сам сказал это. Он сказал, что Он, Его
любовь, есть та одна лоза, которая может приносить плод, и что всякая ветвь, не приносящая плода, отсекается.
Не вследствие
любви к отцу, к сыну, к жене, к друзьям, к добрым и милым
людям, как это обыкновенно думают,
люди отрекаются от личности, а только вследствие сознания тщеты существования личности, сознания невозможности ее блага, и потому вследствие отречения от жизни личности познает
человек истинную
любовь и может истинно любить отца, сына, жену, детей и друзей.
Начало
любви, корень ее, не есть порыв чувства, затемняющий разум, как это обыкновенно воображают, но есть самое разумное, светлое и потому спокойное и радостное состояние, свойственное детям и разумным
людям.
Истинная
любовь всегда имеет в основе своей отречение от блага личности и возникающее от того благоволение ко всем
людям. Только на этом общем благоволении может вырости истинная
любовь к известным
людям — своим или чужим. И только такая
любовь дает истинное благо жизни и разрешает кажущееся противоречие животного и разумного сознания.
Любовь, не имеющая в основе своей отречения от личности и, вследствие его, благоволения ко всем
людям, есть только жизнь животная и подвержена тем же и еще большим бедствиям и еще большему неразумию, чем жизнь без этой мнимой
любви.
Человек, который жизнь свою полагает в существовании животной личности, не может любить, потому что
любовь должна представляться ему деятельностью прямо противоположною его жизни.
Жизнь такого
человека только в благе животного существования, а
любовь прежде всего требует жертвы этого блага.
Если бы даже
человек, не понимающий жизни, и захотел искренно отдаться деятельности
любви, он не будет в состоянии этого сделать до тех пор, пока он не поймет жизни и не изменит всё свое отношение к ней.
Только для
человека, не признающего блага в жизни личной и потому не заботящегося об этом ложном благе и чрез это освободившего в себе свойственное
человеку благоволение ко всем
людям, возможна деятельность
любви, всегда удовлетворяющая его и других.
Благо жизни такого
человека в
любви, как благо растения в свете, и потому, как ничем незакрытое, растение не может спрашивать и не спрашивает, в какую сторону ему расти, и хорош ли свет, не подождать ли ему другого, лучшего, а берет тот единый свет, который есть в мире, и тянется к нему, — так и отрекшийся от блага личности
человек не рассуждает о том, что ему отдать из отнятого от других
людей и каким любимым существам, и нет ли какой еще лучшей
любви, чем та, которая заявляет требования, — а отдает себя, свое существование той
любви, которая доступна ему и есть перед ним.
Только такая
любовь дает полное удовлетворение разумной природе
человека.
Только когда
человек отдает другому не только свое время, свои силы, но когда он тратит свое тело для любимого предмета, отдает ему свою жизнь — только это мы признаем все
любовью и только в такой
любви мы все находим благо, награду
любви.
И только тем, что есть такая
любовь в
людях, только тем и стоит мир.
И такая
любовь возможна только для того
человека, у которого между возможностью жертвы собой и теми существами, которых он любит, не стоит никакой преграды для жертвы.
Только такая
любовь дает истинную жизнь
людям.