Вот уж запахло деревней — дымом, дегтем, баранками, послышались звуки говора, шагов и колес; бубенчики уже звенят не так, как в
чистом поле, и с обеих сторон мелькают избы, с соломенными кровлями, резными тесовыми крылечками и маленькими окнами с красными и зелеными ставнями, в которые кое-где просовывается лицо любопытной бабы.
И шагом едет в
чистом поле, // В мечтанья погрузясь, она; // Душа в ней долго поневоле // Судьбою Ленского полна; // И мыслит: «Что-то с Ольгой стало? // В ней сердце долго ли страдало, // Иль скоро слез прошла пора? // И где теперь ее сестра? // И где ж беглец людей и света, // Красавиц модных модный враг, // Где этот пасмурный чудак, // Убийца юного поэта?» // Со временем отчет я вам // Подробно обо всем отдам,
Испуганный жид припустился тут же во все лопатки, как только могли вынести его тонкие, сухие икры. Долго еще бежал он без оглядки между козацким табором и потом далеко по всему
чистому полю, хотя Тарас вовсе не гнался за ним, размыслив, что неразумно вымещать запальчивость на первом подвернувшемся.
Большой собравшися гурьбой, // Медведя звери изловили; // На
чистом поле задавили — // И делят меж собой, // Кто что́ себе достанет. // А Заяц за ушко медвежье тут же тянет. // «Ба, ты, косой», // Кричат ему: «пожаловал отколе? // Тебя никто на ловле не видал». — // «Вот, братцы!» Заяц отвечал: // «Да из лесу-то кто ж, — всё я его пугал // И к вам поставил прямо в поле // Сердечного дружка?» // Такое хвастовство хоть слишком было явно, // Но показалось так забавно, // Что Зайцу дан клочок медвежьего ушка.
Казак на север держит путь, // Казак не хочет отдохнуть // Ни в
чистом поле, ни в дубраве, // Ни при опасной переправе.
Неточные совпадения
Всё, что он видел в окно кареты, всё в этом холодном
чистом воздухе, на этом бледном свете заката было так же свежо, весело и сильно, как и он сам: и крыши домов, блестящие в лучах спускавшегося солнца, и резкие очертания заборов и углов построек, и фигуры изредка встречающихся пешеходов и экипажей, и неподвижная зелень дерев и трав, и
поля с правильно прорезанными бороздами картофеля, и косые тени, падавшие от домов и от дерев, и от кустов, и от самых борозд картофеля.
И из этого мглистого, кое-как набросанного
поля выходили ясно и оконченно только одни тонкие черты увлекательной блондинки: ее овально-круглившееся личико, ее тоненький, тоненький стан, какой бывает у институтки в первые месяцы после выпуска, ее белое, почти простое платьице, легко и ловко обхватившее во всех местах молоденькие стройные члены, которые означались в каких-то
чистых линиях.
Был вечер. Небо меркло. Воды // Струились тихо. Жук жужжал. // Уж расходились хороводы; // Уж за рекой, дымясь, пылал // Огонь рыбачий. В
поле чистом, // Луны при свете серебристом // В свои мечты погружена, // Татьяна долго шла одна. // Шла, шла. И вдруг перед собою // С холма господский видит дом, // Селенье, рощу под холмом // И сад над светлою рекою. // Она глядит — и сердце в ней // Забилось чаще и сильней.
Я вышел из кибитки. Буран еще продолжался, хотя с меньшею силою. Было так темно, что хоть глаз выколи. Хозяин встретил нас у ворот, держа фонарь под
полою, и ввел меня в горницу, тесную, но довольно
чистую; лучина освещала ее. На стене висела винтовка и высокая казацкая шапка.