Неточные совпадения
Рано, рано утром безжалостный и, как всегда бывают люди
в новой должности, слишком усердный Василий сдергивает одеяло и уверяет, что пора ехать и все уже готово. Как ни жмешься, ни хитришь, ни сердишься, чтобы хоть еще на четверть часа продлить сладкий утренний сон, по решительному
лицу Василья видишь, что он неумолим и готов еще двадцать раз сдернуть одеяло, вскакиваешь и бежишь на двор умываться.
Филипп, с засученными рукавами рубашки, вытягивает колесом бадью из глубокого колодца, плеская светлую воду, выливает ее
в дубовую колоду, около которой
в луже уже полощутся проснувшиеся утки; и я с удовольствием смотрю на значительное, с окладистой бородой,
лицо Филиппа и на толстые жилы и мускулы, которые резко обозначаются на его голых мощных руках, когда он делает какое-нибудь усилие.
Вот уж запахло деревней — дымом, дегтем, баранками, послышались звуки говора, шагов и колес; бубенчики уже звенят не так, как
в чистом поле, и с обеих сторон мелькают избы, с соломенными кровлями, резными тесовыми крылечками и маленькими окнами с красными и зелеными ставнями,
в которые кое-где просовывается
лицо любопытной бабы.
В это самое время из-под моста вдруг появляется,
в одной грязной дырявой рубахе, какое-то человеческое существо с опухшим бессмысленным
лицом, качающейся, ничем не покрытой обстриженной головой, кривыми безмускульными ногами и с какой-то красной глянцевитой культяпкой вместо руки, которую он сует прямо
в бричку.
Так обаятелен этот чудный запах леса после весенней грозы, запах березы, фиалки, прелого листа, сморчков, черемухи, что я не могу усидеть
в бричке, соскакиваю с подножки, бегу к кустам и, несмотря на то, что меня осыпает дождевыми каплями, рву мокрые ветки распустившейся черемухи, бью себя ими по
лицу и упиваюсь их чудным запахом.
С приездом
в Москву перемена моего взгляда на предметы,
лица и свое отношение к ним стала еще ощутительнее.
Папа, который
в Москве почти совсем не занимался нами и с вечно озабоченным
лицом только к обеду приходил к нам,
в черном сюртуке или фраке, — вместе с своими большими выпущенными воротничками рубашки, халатом, старостами, приказчиками, прогулками на гумно и охотой, много потерял
в моих глазах.
Кроме Мими,
в комнате бабушки находились еще горничная Гаша, которая, как заметно было по ее гневному, раскрасневшемуся
лицу, была сильно расстроена, и доктор Блюменталь, маленький рябоватый человечек, который тщетно старался успокоить Гашу, делая ей глазами и головой таинственные миротворные знаки.
Заметив, что Карл Иваныч находился
в том чувствительном расположении духа,
в котором он, не обращая внимания на слушателей, высказывал для самого себя свои задушевные мысли, я, молча и не спуская глаз с его доброго
лица, сел на кровать.
Я так увлекся перечитыванием незнакомого мне урока, что послышавшийся
в передней стук снимания калош внезапно поразил меня. Едва успел я оглянуться, как
в дверях показалось рябое, отвратительное для меня
лицо и слишком знакомая неуклюжая фигура учителя
в синем застегнутом фраке с учеными пуговицами.
Я решительно замялся, не сказал ни слова больше и чувствовал, что ежели этот злодей-учитель хоть год целый будет молчать и вопросительно смотреть на меня, я все-таки не
в состоянии буду произнести более ни одного звука. Учитель минуты три смотрел на меня, потом вдруг проявил
в своем
лице выражение глубокой печали и чувствительным голосом сказал Володе, который
в это время вошел
в комнату...
Заметив, что всем девочкам, и
в особенности Сонечке, доставляло большое удовольствие видеть, как гувернантка с расстроенным
лицом пошла
в девичью зашивать свое платье, я решил доставить им это удовольствие еще раз.
Он сказал это так громко, что все слышали его слова. Кровь с необыкновенной силой прилила к моему сердцу; я почувствовал, как крепко оно билось, как краска сходила с моего
лица и как совершенно невольно затряслись мои губы. Я должен был быть страшен
в эту минуту, потому что St.-Jérôme, избегая моего взгляда, быстро подошел ко мне и схватил за руку; но только что я почувствовал прикосновение его руки, мне сделалось так дурно, что я, не помня себя от злобы, вырвал руку и из всех моих детских сил ударил его.
Но
в это время St.-Jérôme, с решительным и бледным
лицом, снова подошел ко мне, и не успел я приготовиться к защите, как он уже сильным движением, как тисками, сжал мои обе руки и потащил куда-то.
В то время как я был углублен
в разрешение этого вопроса,
в замке моей темницы повернулся ключ, и Jérôme с суровым официальным
лицом вошел
в комнату.
Но бабушка уже не слушала его, она закрыла
лицо руками, и рыдания ее скоро перешли
в икоту и истерику.
В комнату с испуганными
лицами вбежали Мими и Гаша, запахло какими-то спиртами, и по всему дому вдруг поднялись беготня и шептанье.
Когда я проснулся, было уже очень поздно, одна свечка горела около моей кровати, и
в комнате сидели наш домашний доктор, Мими и Любочка. По
лицам их заметно было, что боялись за мое здоровье. Я же чувствовал себя так хорошо и легко после двенадцатичасового сна, что сейчас бы вскочил с постели, ежели бы мне не неприятно было расстроить их уверенность
в том, что я очень болен.
Карл Иваныч ставил нас на колени
лицом в угол, и наказание состояло
в физической боли, происходившей от такого положения; St.-Jérôme, выпрямляя грудь и делая величественный жест рукою, трагическим голосом кричал: «A genoux, mauvais sujet!», приказывал становиться на колени
лицом к себе и просить прощения. Наказание состояло
в унижении.
И что за пьяное
лицо и отвратительная фигура у этого Василья
в узком сюртуке, надетом сверх грязной розовой рубашки навыпуск!
В каждом его телодвижении,
в каждом изгибе его спины, мне кажется, что я вижу несомненные признаки отвратительного наказания, постигнувшего его…
Мне кажется, что ум человеческий
в каждом отдельном
лице проходит
в своем развитии по тому же пути, по которому он развивается и
в целых поколениях, что мысли, служившие основанием различных философских теорий, составляют нераздельные части ума; но что каждый человек более или менее ясно сознавал их еще прежде, чем знал о существовании философских теорий.
Девочки,
в особенности Катенька, с радостными, восторженными
лицами смотрят
в окно на стройную фигуру садящегося
в экипаж Володи, папа говорит: «Дай бог, дай бог», — а бабушка, тоже притащившаяся к окну, со слезами на глазах, крестит Володю до тех пор, пока фаэтон не скрывается за углом переулка, и шепчет что-то.
Володя с сияющим
лицом вбегает
в переднюю, целует и обнимает меня, Любочку, Мими и Катеньку, которая при этом краснеет до самых ушей.
В этот достопамятный день все обедают
в комнате бабушки, на всех
лицах сияет радость, и за обедом, во время пирожного, дворецкий, с прилично-величавой и вместе веселой физиономией, приносит завернутую
в салфетку бутылку шампанского.
Иногда он приходит
в классы и с строгим
лицом слушает, как я сказываю уроки, но по некоторым словам, которыми он хочет поправить меня, я замечаю, что он плохо знает то, чему меня учат.
Нехлюдов был нехорош собой: маленькие серые глаза, невысокий крутой лоб, непропорциональная длина рук и ног не могли быть названы красивыми чертами. Хорошего было
в нем только — необыкновенно высокий рост, нежный цвет
лица и прекрасные зубы. Но
лицо это получало такой оригинальный и энергический характер от узких, блестящих глаз и переменчивого, то строгого, то детски-неопределенного выражения улыбки, что нельзя было не заметить его.
Неточные совпадения
Городничий (
в сторону, с
лицом, принимающим ироническое выражение).
В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят, с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь, с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?
По правую сторону его жена и дочь с устремившимся к нему движеньем всего тела; за ними почтмейстер, превратившийся
в вопросительный знак, обращенный к зрителям; за ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом; за ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна к другой с самым сатирическим выраженьем
лица, относящимся прямо к семейству городничего.
Лука стоял, помалчивал, // Боялся, не наклали бы // Товарищи
в бока. // Оно быть так и сталося, // Да к счастию крестьянина // Дорога позагнулася — //
Лицо попово строгое // Явилось на бугре…
Боже мой!..» // Помещик закручинился, // Упал
лицом в подушечку, // Потом привстал, поправился: // «Эй, Прошка!» — закричал.
Вгляделся барин
в пахаря: // Грудь впалая; как вдавленный // Живот; у глаз, у рта // Излучины, как трещины // На высохшей земле; // И сам на землю-матушку // Похож он: шея бурая, // Как пласт, сохой отрезанный, // Кирпичное
лицо, // Рука — кора древесная, // А волосы — песок.