Неточные совпадения
— Сходи! — сказал уже после урядник, оглядываясь вокруг себя. — Твои часы, что ли, Гурка?
Иди! И то ловок стал Лукашка твой, — прибавил урядник, обращаясь к
старику. — Все как ты ходит, дома не посидит; намедни убил одного.
Девка, не оборачивая головы, ровно и сильно размахивая руками,
шла мимо окна тою особенною щеголеватою, молодецкою походкой, которою ходят казачки. Она только медленно повела на
старика своими черными, отененными глазами.
— Палок! — закричал он своим густым голосом. — Тревога! Чеченцы пришли! Иван! Самовар барину ставь. А ты вставай! Живо! — кричал
старик. — Так-то у нас, добрый человек! Вот уж и девки встали. В окно глянь-ка, глянь-ка, за водой
идет, а ты спишь.
— Ничего не знаешь. Ты слушай меня. Когда так палка лежит, ты через нее не шагай, а или обойди, или скинь так-то с дороги, да молитву прочти: «Отцу и Сыну и Святому Духу», и
иди с Богом. Ничего не сделает. Так-то
старики еще меня учили.
— Ши! теперь молчи, — опять шопотом перервал
старик этот разговор: — только слушай. Кругом вот лесом
пойдем.
И
старик, неслышно ступая в своих поршнях,
пошел вперед по узкой дорожке, входившей в густой, дикой, заросший лес, Он несколько раз, морщась, оглядывался на Оленина, который шуршал и стучал своими большими сапогами и, неосторожно неся ружье, несколько раз цеплял за ветки дерев, разросшихся по дороге.
Подобрав фазанов, они
пошли дальше. Оленин, возбужденный движением и похвалой, всё заговаривал с
стариком.
— Стой! сюда
пойдем, — перебил его
старик: — вчера тут олений след видал.
Невольно в голове его мелькнула мысль о Куперовом Патфайндере и абреках, а глядя на таинственность, с которою
шел старик, он не решался спросить и был в сомнении, опасность или охота причиняли эту таинственность.
— Бог с ними, Бог с ними! — проговорил
старик, которого видимо чем-нибудь там обидели. — Не люблю, не люблю! Эх, народ!
Пойдем в хату! Они сами по себе, а мы сами по себе гуляем.
Он вырвал у нее руку, которую она держала, и сильно обнял ее молодое тело. Но она как лань вскочила, спрыгнула босыми ногами и выбежала на крыльцо. Оленин опомнился и ужаснулся на себя. Он опять показался сам себе невыразимо гадок в сравнении с нею. Но ни минуты не раскаиваясь в том, чтó он сказал, он
пошел домой и, не взглянув на пивших у него
стариков, лег и заснул таким крепким сном, каким давно не спал.
— А что неладно! Снеси чихирю ему завтра. Так-то делать надо, и ничего будет. Теперь гулять. Пей!—крикнул Лукашка тем самым голосом, каким
старик Ерошка произносил это слово. — На улицу гулять
пойдем, к девкам. Ты сходи, меду возьми, или я немую
пошлю. До утра гулять будем.
— Ну, прощай, отец мой, — говорил дядя Ерошка. —
Пойдешь в поход, будь умней, меня,
старика, послушай. Когда придется быть в набеге или где (ведь я старый волк, всего видел), да коли стреляют, ты в кучу не ходи, где народу много. А то всё, как ваш брат оробеет, так к народу и жмется: думает, веселей в народе. А тут хуже всего: по народу-то и целят. Я всё, бывало, от народа подальше, один и хожу: вот ни разу меня и не ранили. А чего не видал на своем веку?
Стоял уже конец весны. Выпадали совсем жаркие дни, какие бывают только летом. По дороге из Заполья к Городищу шли три путника, которых издали можно было принять за богомолов. Впереди шла в коротком ситцевом платье Харитина, повязанная по-крестьянски простым бумажным платком. За ней шагали Полуянов и Михей Зотыч.
Старик шел бодро, помахивая длинною черемуховою палкой, с какою гонят стада пастухи.
«Банный день» справлялся у Зыковых по старине: прежде, когда не было зятя, первыми шли в баню старики, чтобы воспользоваться самым дорогим первым паром, за
стариками шел Яша с женой, а после всех остальная чадь, то есть девки, которые вообще за людей не считались.
Неточные совпадения
Хлестаков. Нет, батюшка меня требует. Рассердился
старик, что до сих пор ничего не выслужил в Петербурге. Он думает, что так вот приехал да сейчас тебе Владимира в петлицу и дадут. Нет, я бы
послал его самого потолкаться в канцелярию.
Идем домой понурые… // Два
старика кряжистые // Смеются… Ай, кряжи! // Бумажки сторублевые // Домой под подоплекою // Нетронуты несут! // Как уперлись: мы нищие — // Так тем и отбоярились! // Подумал я тогда: // «Ну, ладно ж! черти сивые, // Вперед не доведется вам // Смеяться надо мной!» // И прочим стало совестно, // На церковь побожилися: // «Вперед не посрамимся мы, // Под розгами умрем!»
Бежит лакей с салфеткою, // Хромает: «Кушать подано!» // Со всей своею свитою, // С детьми и приживалками, // С кормилкою и нянькою, // И с белыми собачками, //
Пошел помещик завтракать, // Работы осмотрев. // С реки из лодки грянула // Навстречу барам музыка, // Накрытый стол белеется // На самом берегу… // Дивятся наши странники. // Пристали к Власу: «Дедушка! // Что за порядки чудные? // Что за чудной
старик?»
Чу! конь стучит копытами, // Чу, сбруя золоченая // Звенит… еще беда! // Ребята испугалися, // По избам разбежалися, // У окон заметалися // Старухи,
старики. // Бежит деревней староста, // Стучит в окошки палочкой. // Бежит в поля, луга. // Собрал народ:
идут — кряхтят! // Беда! Господь прогневался, // Наслал гостей непрошеных, // Неправедных судей! // Знать, деньги издержалися, // Сапожки притопталися, // Знать, голод разобрал!..
Но ошибка была столь очевидна, что даже он понял ее.
Послали одного из
стариков в Глупов за квасом, думая ожиданием сократить время; но
старик оборотил духом и принес на голове целый жбан, не пролив ни капли. Сначала пили квас, потом чай, потом водку. Наконец, чуть смерклось, зажгли плошку и осветили навозную кучу. Плошка коптела, мигала и распространяла смрад.