Неточные совпадения
Со мной случилось то, что случается с человеком, который вышел за делом и вдруг дорогой решил, что дело это
ему совсем
не нужно, — и повернул домой.
Всё это произошло оттого, что я понял учение Христа
не так, как я понимал
его прежде.
Я
не толковать хочу учение Христа, а только одного хотел бы: запретить толковать
его.
Не все могут быть посвящены в глубочайшие тайны догматики, гомилетики, патристики, литургики, герменевтики, апологетики и др., но все могут и должны понять то, что Христос говорил всем миллионам простых, немудрых, живших и живущих людей. Так вот то самое, что Христос сказал всем этим простым людям,
не имевшим еще возможности обращаться за разъяснениями
его учения к Павлу, Клименту, Златоусту и другим, это самое я
не понимал прежде, а теперь понял; и это самое хочу сказать всем.
Разбойник на кресте поверил в Христа и спасся. Неужели было бы дурно и для кого-нибудь вредно, если бы разбойник
не умер на кресте, а сошел бы с
него и рассказал людям, как
он поверил в Христа.
Во всем этом я был совершенно подобен разбойнику, но различие мое от разбойника было в том, что
он умирал уже, а я еще жил. Разбойник мог поверить тому, что спасение
его будет там, за гробом, а я
не мог поверить этому, потому что кроме жизни за гробом мне предстояла еще и жизнь здесь. А я
не понимал этой жизни. Она мне казалась ужасна. И вдруг я услыхал слова Христа, понял
их, и жизнь и смерть перестали мне казаться злом, и, вместо отчаяния, я испытал радость и счастье жизни,
не нарушимые смертью.
О том, почему я прежде
не понимал учения Христа и как и почему я понял
его, я написал два большие сочинения: Критику догматического богословия и новый перевод и соединение четырех Евангелий с объяснениями. В сочинениях этих я методически, шаг за шагом стараюсь разобрать всё то, что скрывает от людей истину, и стих за стихом вновь перевожу, сличаю и соединяю четыре Евангелия.
Я
не мог упрекнуть церковь в том, что она отрицала существенное, но признавала церковь это существенное так, что
оно не удовлетворяло меня.
Но христианство, как
оно представлялось мне тогда, было только известное настроение — очень неопределенное, из которого
не вытекали ясные и обязательные правила жизни.
Но церковь давала мне такие правила, которые нисколько
не приближали меня к дорогому мне христианскому настроению и, скорее, удаляли от
него.
Нигде, кроме как. в этом месте, Христос
не говорит с такою торжественностью, нигде
он не дает так много нравственных, ясных, понятных, прямо отзывающихся в сердце каждого правил, нигде
он не говорит к большей толпе всяких простых людей.
Я читал
не одну нагорную проповедь, я читал все Евангелия, все богословские комментарии на
них.
Я
не соглашался с этим, потому что мне всегда казалось странным, для чего Христос, вперед зная, что исполнение
его учения невозможно одними силами человека, дал такие ясные и прекрасные правила, относящиеся прямо к каждому отдельному человеку? Читая эти правила, мне всегда казалось, что
они относятся прямо ко мне, от меня одного требуют исполнения.
И только изверившись одинаково и во все толкования ученой критики, и во все толкования ученого богословия, и откинув
их все, по слову Христа: если
не примете меня, как дети,
не войдете в царствие божие…, я понял вдруг то, чего
не понимал прежде.
Слова эти вдруг показались мне совершенно новыми, как будто я никогда
не читал
их прежде.
Прежде, читая это место, я всегда по какому-то странному затмению пропускал слова: а я говорю:
не противься злу. Точно как будто слов этих совсем
не было, или
они не имели никакого определенного значения.
Но мне чувствовалось тоже и то, что я никогда
не буду в силах исполнить
их только для того, чтобы исполнить, чтобы страдать.
Прежде я говорил это себе, предполагая, что Христос этими словами восхваляет страдания и лишения и, восхваляя
их, говорит преувеличенно и потому неточно и неясно; но теперь, когда я понял слова о непротивлении злу, мне ясно стало, что Христос ничего
не преувеличивает и
не требует никаких страданий для страданий, а только очень определенно и ясно говорит то, что говорит.
Он говорит: «
не противьтесь злу; и, делая так, вперед знайте, что могут найтись люди, которые, ударив вас по одной щеке и
не встретив отпора, ударят и по другой; отняв рубаху, отнимут и кафтан; воспользовавшись вашей работой, заставят еще работать; будут брать без отдачи…
Точно так же, как отец, отправляющий своего сына в далекое путешествие,
не приказывает сыну — недосыпать ночей, недоедать, мокнуть и зябнуть, если
он скажет
ему: «ты иди дорогой, и если придется тебе и мокнуть и зябнуть, ты все-таки иди».
Христос
не говорит: подставляйте щеки, страдайте, а
он говорит:
не противьтесь злу, и, что бы с вами ни было,
не противьтесь злу.
Слова эти:
не противься злу или злому, понятые в
их прямом значении, были для меня истинно ключом, открывшим мне всё.
И стоило мне понять эти слова просто и прямо, как
они сказаны, и тотчас же во всем учении Христа,
не только в нагорной проповеди, но во всех Евангелиях, всё, что было запутано, стало понятно, что было противоречиво, стало согласно; и главное, что казалось излишне, стало необходимо.
Везде много раз Христос говорит, что тот, кто
не взял крест, кто
не отрекся от всего, тот
не может быть
его учеником, т. е. кто
не готов на все последствия, вытекающие из исполнения правила о непротивлении злу. Ученикам Христос говорит: будьте нищие, будьте готовы,
не противясь злу, принять гонения, страдания и смерть. Сам готовится на страдания и смерть,
не противясь злу, и отгоняет от себя Петра, жалеющего об этом, и сам умирает, запрещая противиться злу и
не изменяя своему учению.
Все первые ученики
его исполняют это правило непротивления злу и всю жизнь проводят в нищете, гонениях и никогда
не воздают злом за зло.
Можно утверждать, что всегдашнее исполнение этого правила очень трудно, можно
не соглашаться с тем, что каждый человек будет блажен, исполняя это правило, можно сказать, что это глупо, как говорят неверующие, что Христос был мечтатель, идеалист, который высказывал неисполнимые правила, которым и следовали по глупости
его ученики, но никак нельзя
не признавать, что Христос сказал очень ясно и определенно то самое, что хотел сказать: именно, что человек, по
его учению, должен
не противиться злу и что потому тот, кто принял
его учение,
не может противиться злу.
Я знал это с детства, но отчего же я
не понимал этих простых слов просто, а искал в
них какой-то иносказательный смысл?
Про заповедь бога, которую
он дал нам для исполнения, про которую
он сказал: кто исполнит и научит так, тот большим наречется и т. д., про которую
он сказал, что только те, которые исполняют, те получают жизнь, заповедь, которую
он сам исполнил и которую выразил так ясно, просто, что в смысле ее
не может быть сомнения, про эту-то заповедь я, никогда
не попытавшись даже исполнить ее, говорил: исполнение ее невозможно одними моими силами, а нужна сверхъестественная помощь.
Он не только
не сказал этого,
он определенно сказал: непременно исполняйте, а кто
не исполнит, тот
не войдет в царство божие.
И
он никогда
не говорил, что исполнение трудно,
он, напротив, сказал: иго мое благо, и бремя мое легко.
Иоанн,
его евангелист, сказал: заповеди
его не тяжки.
Если бы человек все усилия своего ума положил на то, чтобы уничтожить какой-нибудь данный закон, что действительнее для уничтожения этого закона мог бы сказать этот человек, как
не то, что закон этот по существу неисполним и что мысль самого законодателя о своем законе такова, что закон этот неисполним, а что для исполнения
его нужна сверхъестественная помощь?
Это признание неисполнимости учения бога до такой степени понемножку, незаметно всосалось в меня и стало привычно мне, и до такой степени
оно совпадало с моими похотями, что я никогда
не замечал прежде того противоречия, в котором я находился.
Мне
не приходило еще в голову то, что теперь так ясно: что гораздо бы проще было устраивать и учреждать жизнь по закону Христа, а молиться уж о том, чтобы были суды, казни, войны, если
они так нужны для нашего блага.
Положение о непротивлении злому есть положение, связующее всё учение в одно целое, но только тогда, когда
оно не есть изречение, а есть правило, обязательное для исполнения, когда
оно есть закон.
Оно есть точно ключ, отпирающий всё, но только тогда, когда ключ этот просунут до замка. Признание этого положения за изречение, невозможное к исполнению без сверхъестественной помощи, есть уничтожение всего учения. Каким же, как
не невозможным, может представляться людям то учение, из которого вынуто основное, связующее всё положение? Неверующим же
оно даже прямо представляется глупым и
не может представиться иным.
Но когда мы дошли до стиха о непротивлении злу,
он не сказал: и это есть в Талмуде, а только спросил меня с усмешкой: — И христиане исполняют это? подставляют другую щеку?
— Вопросом этим
он говорил мне, что присутствие такого правила в христианском законе, которое
не только никем
не исполняется, но которое сами христиане признают неисполнимым, есть признание неразумности и ненужности этого правила.
И я
не мог ничего отвечать
ему.
Теперь, поняв прямой смысл учения, я вижу ясно то странное противоречие с самим собой, в котором я находился. Признав Христа богом и учение
его божественным и вместе с тем устроив свою жизнь противно этому учению, что же оставалось, как
не признавать учение неисполнимым? На словах я признал учение Христа священным, на деле я исповедывал совсем
не христианское учение и признавал и поклонялся учреждениям
не христианским, со всех сторон обнимающим мою жизнь.
Весь Ветхий Завет говорит, что несчастия народа иудейского происходили оттого, что
он верил в ложных богов, но
не в истинного бога.
Оно не поможет вам и
не спасет вас, потому что
оно «тогу», пустое.
Гренадер погнался было за
ним, но,
не догнав, остановился и стал ругать нищего за то, что
он не слушал запрещения и садился в воротах.
Хорошо, я
не буду противиться злу, подставлю щеку, как частный человек, говорю я себе, но идет неприятель или угнетают народы, и меня призывают участвовать в борьбе со злыми — идти убивать
их.
Я
не говорю уже о нашем сословии, деятельность которого почти вся состоит в противлении злым: военные, судейские, администраторы, но нет того частного, самого скромного человека, которому бы
не предстояло это решение между служением богу, исполнением
его заповедей, или служением «тогу», государственным учреждениям.
Я чувствовал это и потому
не только
не углублялся в значение закона Христа, но старался понять
его так, чтобы
он не мешал мне жить моей животной жизнью.
А понять
его так нельзя было, и потому я вовсе
не понимал
его.
У Луки, гл. VI, с 37 по 49, слова эти сказаны тотчас после учения о непротивлении злу и о воздаянии добром за зло. Тотчас после слов: «будьте милосерды, как отец ваш на небе», сказано: «
не судите, и
не будете судимы,
не осуждайте, и
не будете осуждены».
Не значит ли это, кроме осуждения ближнего, и то, чтобы
не учреждать судов и
не судить в
них ближних? спросил я себя теперь. И стоило мне только поставить себе этот вопрос, чтобы и сердце и здравый смысл тотчас же ответили мне утвердительно.
Уже после того, как я стал верующим и читал Евангелие как божественную книгу, я, при встрече с моими приятелями, прокурорами, судьями, в виде игривой шутки, говорил
им: а вы всё судите, а сказано:
не судите, и
не судимы будете.
Я до того дошел, что, уверившись в том, что ясные слова эти значат
не то, что значат, в шутку говорил
их в
их настоящем значении.