Неточные совпадения
Не все
могут быть посвящены в глубочайшие тайны догматики, гомилетики, патристики, литургики, герменевтики, апологетики и др., но все
могут и должны понять то, что Христос
говорил всем миллионам простых, немудрых, живших и живущих людей. Так вот то самое, что Христос сказал всем этим простым людям, не имевшим еще возможности обращаться за разъяснениями его учения к Павлу, Клименту, Златоусту и другим, это самое я не понимал прежде, а теперь понял; и это самое хочу сказать всем.
Но я чувствовал, что я мало верю и потому не
могу молиться. Мне
говорили, что надо молиться, чтобы бог дал веру, ту веру, которая дает ту молитву, которая дает ту веру, которая дает ту молитву и т. д., до бесконечности.
Он
говорит: «не противьтесь злу; и, делая так, вперед знайте, что
могут найтись люди, которые, ударив вас по одной щеке и не встретив отпора, ударят и по другой; отняв рубаху, отнимут и кафтан; воспользовавшись вашей работой, заставят еще работать; будут брать без отдачи…
Я понял, что Христос нисколько не велит подставлять щеку и отдавать кафтан для того, чтобы страдать, а велит не противиться злу и
говорит, что при этом придется,
может быть, и страдать.
Везде много раз Христос
говорит, что тот, кто не взял крест, кто не отрекся от всего, тот не
может быть его учеником, т. е. кто не готов на все последствия, вытекающие из исполнения правила о непротивлении злу. Ученикам Христос
говорит: будьте нищие, будьте готовы, не противясь злу, принять гонения, страдания и смерть. Сам готовится на страдания и смерть, не противясь злу, и отгоняет от себя Петра, жалеющего об этом, и сам умирает, запрещая противиться злу и не изменяя своему учению.
Можно утверждать, что всегдашнее исполнение этого правила очень трудно, можно не соглашаться с тем, что каждый человек будет блажен, исполняя это правило, можно сказать, что это глупо, как
говорят неверующие, что Христос был мечтатель, идеалист, который высказывал неисполнимые правила, которым и следовали по глупости его ученики, но никак нельзя не признавать, что Христос сказал очень ясно и определенно то самое, что хотел сказать: именно, что человек, по его учению, должен не противиться злу и что потому тот, кто принял его учение, не
может противиться злу.
Про заповедь бога, которую он дал нам для исполнения, про которую он сказал: кто исполнит и научит так, тот большим наречется и т. д., про которую он сказал, что только те, которые исполняют, те получают жизнь, заповедь, которую он сам исполнил и которую выразил так ясно, просто, что в смысле ее не
может быть сомнения, про эту-то заповедь я, никогда не попытавшись даже исполнить ее,
говорил: исполнение ее невозможно одними моими силами, а нужна сверхъестественная помощь.
Мне и в голову не приходило, чтобы Христос в этих словах
мог говорить про суды: про земский суд, про уголовную палату, про окружные и мировые суды и всякие сенаты и департаменты.
Я так был уверен, что слова эти не
могут значить ничего другого, как только запрещение злословия, что не понимал того страшного кощунства, которое я делал,
говоря это.
И эту же самую мысль он высказывает несколько раз,
говоря, что засоренным глазом нельзя видеть сора в глазу другого, что слепой не
может видеть слепого.
Но,
может быть, Христос
говорит только о личном отношении каждого человека к судам, но не отрицает самого правосудия и допускает в христианском обществе людей, которые судят других в установленных учреждениях?
Но,
может быть по той связи, в которой находятся с другими слова: не судите и не осуждайте, видно, что в этом месте Христос,
говоря: не судите, не думал о судах человеческих?
Кроме того, по Луке, он
говорит не только: не судите, но — не судите и не осуждайте. Для чего-нибудь да прибавлено же это слово, имеющее почти то же значение. Прибавка этого слова
может иметь только одну цель: выяснение значения, в котором должно пониматься первое слово.
Но,
может быть, все-таки Христос не думал про суды,
говоря это, и я свою мысль нахожу в его словах, имеющих другое значение.
В главе IV, от 1—11, апостол Иаков
говорит: Не злословьте друг друга, братия; кто злословит брата и судит брата своего, тот злословит закон и судит закон; а если закон судишь, то ты не исполнитель закона, а судья. — законодатель и судья, который
может спасти и погубить, — а ты кто, который судишь другого?
Судья же, —
говорит Христос, — тот, который
может спасти.
Если все люди
могли толковать так и учреждать христианские суды, то, вероятно, имели же они какое-нибудь основание, и что-нибудь ты не понимаешь, —
говорил я себе.
Он
говорит просто, ясно: тот закон противления злу насилием, который вы положили в основу своей жизни, ложен и противоестественен; и дает другую основу — непротивления злу, которая, по его учению, одна
может избавить человечество от зла. Он
говорит: вы думаете, что ваши законы насилия исправляют зло; они только увеличивают его. Вы тысячи лет пытались уничтожить зло злом и не уничтожили его, а увеличили его. Делайте то, что я
говорю и делаю, и узнаете, правда ли это.
Стало быть, ясно, что здесь противополагается закон вечный закону писанному [Мало этого, как бы для того, чтобы уж не было никакого сомнения о том, про какой закон он
говорит, он тотчас же в связи с этим приводит пример, самый резкий пример отрицания закона Моисеева — законом вечным, тем, из которого не
может выпасть ни одна черточка; он, приводя самое резкое противоречие закону Моисея, которое есть в Евангелии,
говорит (Лука XVI, 18): «всякий, кто отпускает жену и женится на другой, прелюбодействует», т. е. в писанном законе позволено разводиться, а по вечному — это грех.] и что точно то же противоположение делается и в контексте Матфея, где закон вечный определяется словами: закон или пророки.
Когда он
говорит: «не делай того другому, что не хочешь, чтобы тебе делали, в этом одном — весь закон и пророки», он
говорит о писанном законе, он
говорит, что весь писанный закон
может быть сведен к одному этому выражению вечного закона, и этими словами упраздняет писанный закон.
Но когда Христос
говорит: я не нарушить пришел закон, но научить вас исполнять его, потому что ничто не
может измениться в законе, а всё должно исполниться, он
говорит не о законе писанном, а о законе божественном, вечном, и утверждает его.
«Далее, испытывая древний закон, в коем повелевается исторгать око за око и зуб за зуб, тотчас возражают: как
может быть благим тот, который
говорит сие?
Ты
говоришь, что бог жесток потому, что повелел исторгать око за око; а я скажу, что когда бы он не дал такого повеления, тогда бы справедливее многие
могли бы почесть его таким, каким ты его называешь».
Что же
может сделать, не
говорю Христос-бог, но пророк, но самый обыкновенный учитель, уча такой народ, не нарушая тот закон, который уже определил всё до малейших подробностей?
Противополагая свою заповедь заповеди Моисея, по которой всякий муж, как сказано там, возненавидевши свою жену,
может отпустить ее и дать ей разводную, Христос
говорит...
А я
говорю вам: не клянись вовсе; ни небом, потому что оно престол божий; ни землею, потому что она подножие ног его; ни Иерусалимом, потому что он город великого царя; ни головою своею не клянись, потому что ни одного волоса не
можешь сделать белым или черным.
Ведь если учение Христа в том, чтобы исполнять всегда волю бога, то как же
может человек клясться, что он будет исполнять волю человека? Воля бога
может не совпасть с волею человека. И даже в этом самом месте Христос это самое и
говорит. Он
говорит (ст. 36): не клянись головою, потому что не только голова твоя, но и каждый волос на ней во власти бога. То же говорится и в послании Иакова.
То, чтобы нужно было христианину запрещать убийство, называемое войною, не
мог себе представить и ни один апостол и ни один ученик Христа первых веков христианства. Вот что
говорит, например, Ориген в своем ответе Цельзию (глава 63).
Человеческой природе свойственно делать то, что лучше. И всякое учение о жизни людей есть только учение о том, что лучше для людей. Если людям показано, что им лучше делать, то как же они
могут говорить, что они желают делать то, что лучше, но не
могут? Люди не
могут делать только то, что хуже, а не
могут не делать того, что лучше.
Что же такое значит, что мы
говорим: учение Христа прекрасно, жизнь по учению Христа лучше, чем та, которою мы живем; но мы не
можем жить так, чтобы было лучше, потому что это «трудно».
И так как мертвые никак не
могут ни подтвердить того, что они умерли, ни того, что они живы, так же как камень не
может подтвердить того, что он
может или не
может говорить, то это отсутствие отрицания применяется за доказательство и утверждается, что люди, которые умерли, не умерли.
«Каждый человек, —
говорит он, — кроме сознания своей плотской личной жизни, происшедшей от мужского отца в утробе плотской матери, не
может не сознавать свое рождение свыше (Иоан. III, 5, 6, 7).
Церковь
говорит: учение Христа неисполнимо потому, что жизнь здешняя есть образчик жизни настоящей; она хороша быть не
может, она вся есть зло. Наилучшее средство прожить эту жизнь состоит в том, чтобы презирать ее и жить верою (т. е. воображением) в жизнь будущую, блаженную, вечную; а здесь жить — как живется, и молиться.
Философия, наука, общественное мнение
говорят: учение Христа неисполнимо потому, что жизнь человека зависит не от того света разума, которым он
может осветить самую эту жизнь, а от общих законов, и потому не надо освещать эту жизнь разумом и жить согласно с ним, а надо жить, как живется, твердо веруя, что по законам прогресса исторического, социологического и других после того, как мы очень долго будем жить дурно, наша жизнь сделается сама собой очень хорошей.
Всё это понятно и так точно
могло быть, пока люди не верили тому, что
говорил учитель.
Луки XIV, 28—31. «Ибо кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек, имеет ли он что нужно для совершения ее, дабы, когда положит основание и не возможет совершить, все видящие не стали смеяться над ним,
говоря: этот человек начал строить и не
мог окончить? Или какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силен ли он с десятью тысячами противостать идущему на него с двадцатью тысячами?»
Не
может быть смысл жизни,
говорит Христос, в том, чем мы владеем и что мы приобретаем, то, что не мы сами; он должен быть в чем-нибудь ином.
Против фарисеев Христос
говорит, что восстановление жизни не
может быть плотское и личное. Против саддукеев он
говорит, что, кроме личной и временной жизни, есть еще жизнь в общении с богом.
Наше понятие о воскресении до такой степени чуждо понятию евреев о жизни, что нельзя себе представить даже, как
мог бы
говорить Христос евреям о воскресении и вечной личной, свойственной каждому человеку жизни.
Человек тонет и просит о спасении. Ему подают веревку, которая одна
может спасти его, а утопающий человек
говорит: утвердите во мне веру, что веревка эта спасет меня. Верю,
говорит человек, что веревка спасет меня, но помогите моему неверию.
Как
может христианин, исповедующий божественность Христа и его учения, как бы он ни понимал его,
говорить, что он хочет верить и не
может? Сам бог, придя на землю, сказал: вам предстоят вечные мучения, огонь, вечная тьма кромешная, и вот спасенье вам — в моем учении и исполнении его. Не
может такой христианин не верить в предлагаемое спасенье, не исполнять его и
говорить: «помоги моему неверию».
Он
говорит, что они не
могут верить потому, что они не из овец его, т. е. не следуют тому пути жизни, который он показал овцам своим.
Обман
говорит Христу, что он не сын бога, если не
может из камней сделать хлебы.
Христос
говорит: я
могу жить без хлеба.
Что Христос
говорит и думает это, в этом не
может быть сомнения и по ясности его слов об этом, и по смыслу всего учения, и по тому, как он жил, и по тому, как жили его ученики. Но правда ли это?
Да, я
говорю про свою еще исключительно счастливую в мирском смысле жизнь. А сколько мучеников, пострадавших и теперь страдающих за учение мира страданиями, которых я не
могу даже живо представить себе.
Он
говорит, что человек, живущий по его учению, должен быть готов умереть во всякую минуту от насилия другого, от холода и голода, и не
может рассчитывать ни на один час своей жизни.
Человек, поступающий так,
говорит Христос, достоин пропитания, т. е. не
может не получить его.
Они скажут это, они и
говорят это, и сами не видят того, что они сами, говорящие это, и желали бы поступить так, да не
могут и поступают совсем иначе.