Неточные совпадения
И в его представлении происходило то обычное явление, что давно не виденное лицо любимого человека, сначала поразив теми внешними переменами, которые произошли за время отсутствия, понемногу делается совершенно таким же,
каким оно было за
много лет тому назад, исчезают все происшедшие перемены, и перед духовными очами выступает только то главное выражение исключительной, неповторяемой духовной личности.
Хотя Нехлюдов хорошо знал и
много paз и за обедом видал старого Корчагина, нынче как-то особенно неприятно поразило его это красное лицо с чувственными смакующими губами над заложенной за жилет салфеткой и жирная шея, главное — вся эта упитанная генеральская фигура. Нехлюдов невольно вспомнил то, что знал о жестокости этого человека, который, Бог знает для чего, — так
как он был богат и знатен, и ему не нужно было выслуживаться, — сек и даже вешал людей, когда был начальником края.
Так же трудно показалось нынче утром сказать всю правду Мисси. Опять нельзя было начинать говорить, — это было бы оскорбительно. Неизбежно должно было оставаться,
как и во
многих житейских отношениях, нечто подразумеваемое. Одно он решил нынче утром: он не будет ездить к ним и скажет правду, если спросят его.
— Прощайте, мне еще
многое нужно сказать вам, но,
как видите, теперь нельзя, — сказал Нехлюдов и протянул руку. — Я приду еще.
Проходя по двору и глядя из окон, Нехлюдов удивлялся на то,
как ужасно
много всего этого было, и
как всё это было несомненно бесполезно.
Третье дело, о котором хотела говорить Вера Ефремовна, касалось Масловой. Она знала,
как всё зналось в остроге, историю Масловой и отношения к ней Нехлюдова и советовала хлопотать о переводе ее к политическим или, по крайней мере, в сиделки в больницу, где теперь особенно
много больных и нужны работницы. Нехлюдов поблагодарил ее за совет и сказал, что постарается воспользоваться им.
—
Как не стоим, Василий Карлыч, разве мы тебе не работали? Мы
много довольны барыней-покойницей, царство небесное, и молодой князь, спасибо, нас не бросает, — начал рыжеватый мужик-краснобай.
Как всегда, несмотря на то, что цена, назначенная Нехлюдовым, была
много ниже той, которую платили кругом, мужики начали торговаться и находили цену высокой.
— Так что это не так просто,
как кажется, — сказал Нехлюдов. — И об этом не мы одни, а
многие люди думают. И вот есть один американец, Джордж, так он вот
как придумал. И я согласен с ним.
Денежные же милостыни, которые раздавал здесь Нехлюдов, были вызваны тем, что он здесь в первый раз узнал ту степень бедности и суровости жизни, до которой дошли крестьяне, и, пораженный этой бедностью, хотя и знал, что это неразумно, не мог не давать тех денег, которых у него теперь собралось в особенности
много, так
как он получил их и за проданный еще в прошлом году лес в Кузминском и еще задатки за продажу инвентаря.
Дело было в том, что офицеры ели в лавке устрицы и,
как всегда,
много пили.
«
Как их
много,
как ужасно их
много, и
какие они сытые,
какие у них чистые рубашки, руки,
как хорошо начищены у всех сапоги, и кто это всё делает? и
как им всем хорошо в сравнении не только с острожными, но и с деревенскими», опять невольно думал Нехлюдов.
Генерал,
как все старые люди, очевидно, раз напав на затверженное, говорил всё то, что он повторял
много раз в доказательство их требовательности и неблагодарности.
Один, первый разряд — люди совершенно невинные, жертвы судебных ошибок,
как мнимый поджигатель Меньшов,
как Маслова и др. Людей этого разряда было не очень
много, по наблюдениям священника — около семи процентов, но положение этих людей вызывало особенный интерес.
Очень
много было там умного, ученого, интересного, но не было ответа на главное: по
какому праву одни наказывают других?
Наталью Ивановну интересовали теперь по отношению брата два вопроса: его женитьба на Катюше, про которую она слышала в своем городе, так
как все говорили про это, и его отдача земли крестьянам, которая тоже была всем известна и представлялась
многим чем-то политическим и опасным.
С отвращением и ненавистью я говорил с ней и потом вдруг вспомнил о себе, о том,
как я
много раз и теперь был, хотя и в мыслях, виноват в том, за что ненавидел ее, и вдруг в одно и то же время я стал противен себе, а она жалка, и мне стало очень хорошо.
— Ты говоришь о моем намерении жениться на Катюше? Так видишь ли, я решил это сделать, но она определенно и твердо отказала мне, — сказал он, и голос его дрогнул,
как дрожал всегда, когда он говорил об этом. — Она не хочет моей жертвы и сама жертвует, для нее, в ее положении, очень
многим, и я не могу принять этой жертвы, если это минутное. И вот я еду за ней и буду там, где она будет, и буду, сколько могу, помогать, облегчать ее участь.
— В тесноте, да не в обиде, — сказал певучим голосом улыбающийся Тарас и,
как перышко, своими сильными руками поднял свой двухпудовый мешок и перенес его к окну. — Места
много, а то и постоять можно, и под лавкой можно. Уж на что покойно. А то вздорить! — говорил он, сияя добродушием и ласковостью.
Как ни ужасно бессмысленны были мучения, которым подвергались так называемые уголовные, всё-таки над ними производилось до и после осуждения некоторое подобие законности; но в делах с политическими не было и этого подобия,
как это видел Нехлюдов на Шустовой и потом на
многих и
многих из своих новых знакомых.
Он был по привычкам аскет, довольствовался самым малым и,
как всякий с детства приученный к работе, с развитыми мускулами человек, легко и
много и ловко мог работать всякую физическую работу, но больше всего дорожил досугом, чтобы в тюрьмах и на этапах продолжать учиться.
— Хорошо, я так и скажу ей. Вы не думайте, что я влюблен в нее, — продолжал он. — Я люблю ее
как прекрасного, редкого,
много страдавшего человека. Мне от нее ничего не нужно, но страшно хочется помочь ей, облегчить ее поло…
Вместо устрашения было поощрение преступников, из которых
многие,
как бродяги, добровольно шли в остроги.
— Оттого и разные веры, что людям верят, а себе не верят. И я людям верил и блудил,
как в тайге; так заплутался, что не чаял выбраться. И староверы, и нововеры, и субботники, и хлысты, и поповцы, и беспоповцы, и австрияки, и молокане, и скопцы. Всякая вера себя одна восхваляет. Вот все и расползлись,
как кутята [Кутята — щенки.] слепые. Вер
много, а дух один. И в тебе, и во мне, и в нем. Значит, верь всяк своему духу, и вот будут все соединены. Будь всяк сам себе, и все будут заедино.
Но,
как человек от природы умный и добрый, он очень скоро почувствовал невозможность такого примирения и, чтобы не видеть того внутреннего противоречия, в котором он постоянно находился, всё больше и больше отдавался столь распространенной среди военных привычке пить
много вина и так предался этой привычке, что после тридцатипятилетней военной службы сделался тем, что врачи называют алкоголиком.
Губернатор дальнего города был тот самый бывший директор департамента, о котором так
много говорили в то время,
как Нехлюдов был в Петербурге.
Нехлюдов переводил слова англичанина и смотрителя, не вникая в смысл их, совершенно неожиданно для себя смущенный предстоящим свиданием. Когда среди фразы, переводимой им англичанину, он услыхал приближающиеся шаги, и дверь конторы отворилась, и,
как это было
много раз, вошел надзиратель и за ним повязанная платком, в арестантской кофте Катюша, он, увидав ее, испытал тяжелое чувство.
Он не спал всю ночь и,
как это случается со
многими и
многими, читающими Евангелие, в первый раз, читая, понимал во всем их значении слова,
много раз читанные и незамеченные.
Как губка воду, он впитывал в себя то нужное, важное и радостное, что открывалось ему в этой книге. И всё, что он читал, казалось ему знакомо, казалось, подтверждало, приводило в сознание то, что он знал уже давно, прежде, но не сознавал вполне и не верил. Теперь же он сознавал и верил.