Неточные совпадения
— Я надеюсь
на вас, милый
друг, — сказала Анна Павловна тоже тихо, — вы напишете к ней и скажете мне, comment le père envisagera la chose. Au revoir, [как отец
посмотрит на дело. До свидания,] — и она ушла из передней.
Пьер
посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его
другу, ничего не отвечал.
Анна Михайловна
посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему
другу.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел
на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то
на один бок, то
на другой, с видимым удовольствием
смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие
на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с
другой — женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших
посмотреть на веселящегося барина.
Князь Василий замолчал, и щеки его начали нервически подергиваться то
на одну, то
на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось
на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они
смотрели нагло-шутливо, то испуганно оглядывались.
Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер
смотрел на эту безжизненную руку, или какая
другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он
посмотрел на непослушную руку,
на выражение ужаса в лице Пьера, опять
на руку, и
на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием.
Князь Андрей строго
посмотрел на нее.
На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но
посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав. Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за
другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
Несвицкий смеялся и толкал
других, чтобы они
смотрели на забавника.
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! [ — И да здравствует весь свет!] Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью
посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись — немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
Поручик никогда не
смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета
на другой.
Ростов, краснея и бледнея,
смотрел то
на одного, то
на другого офицера.
—
Посмотрите, князь, — сказал
другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, — посмотрите-ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там,
на лужку, за деревней, трое тащут что-то. Они проберут этот дворец, — сказал он с видимым одобрением.
Ростов не подумал о том, что̀ значит требование носилок; он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не
смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал
на руки. Его обежали
другие.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь
на передней телеге, что-то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор),
другие ели хлеб, самые тяжелые, молча, с кротким и болезненным детским участием,
смотрели на скачущего мимо их курьера.
— Но вы un philosophe, [философ,] будьте же им вполне,
посмотрите на вещи с
другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это
другим, которые ни
на что́ более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
Князь Андрей с презрением
смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна
другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу.
Генерал и полковник строго и значительно
смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою,
друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости.
«Ну-ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый нумер второго орудия в его мире был дядя; Тушин чаще
других смотрел на него и радовался
на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим-то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был
на рыжей, уже
другой, чем
на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись
на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза,
смотрел в него
на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата.
Действительно,
другой француз, с ружьем на-перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, чтó ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкою палкой кто-то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то,
на чтó он
смотрел.
— Ну, я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой
друг, такой
друг, что я руку сожгу для нее. Вот
посмотри. — Она засучила свой кисейный рукав и показала
на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно
смотрели друг на друга.
— Оставь, — сказал Долохов, хотя он, казалось, и не
смотрел на Ростова, — скорее отыграешься.
Другим даю, а тебе бью. Иль ты меня боишься? — повторил он.
Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз,
смотрел на своего
друга.
— Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить десять лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть.
Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал — как я
смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом, что́ за воображение, что медицина кого-нибудь и когда-нибудь вылечивала! Убивать — так! — сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я
на это
смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько-то провианту; в противном случае, требованье записано
на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Князь Андрей попросил дежурного
другой раз доложить о себе, но
на него
посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица
на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и
смотрел только
на то лицо, с которым говорил.
Я будто его целую, и руки его, а он говорит: «Приметил ли ты, что у меня лицо
другое?» Я
посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но воло̀с
на голове нет, и черты совершенно
другие.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь,
на бале, как будто не было
другого места для семейных разговоров, кроме как
на бале. Она не слушала и не
смотрела на Веру, что-то говорившую ей про свое зеленое платье.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и
смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а
другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что́ прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
И он и она любили вспоминать о том, как они
смотрели друг на друга, когда были еще ничем; теперь оба они чувствовали себя совсем
другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами
смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед,
на другую сторону.
Жюли играла Борису
на арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис
смотрели друг на друга как
на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один
другого.
— Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, — пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. М-llе Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча
смотрели друг на друга, и чем дольше они молча
смотрели друг на друга, не высказывая того, что̀ им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали
друг о
друге.
— Убирайся к чорту, — сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в
другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел
на кресло близко перед Долоховым. — Это чорт знает что́ такое! А? Ты
посмотри, как бьется! — Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. — Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une déesse!! [ — Какая ножка, любезный
друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно-блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно
смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то:
друг ли он или такой же враг, как и все
другие, по отношению к Анатолю? Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь
смотрит на приближающихся собак и охотников,
смотрела то
на ту, то
на другого.
Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами,
смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимою быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место,
на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными
другими, мерцающими звездами.
Миллионы людей совершали
друг против
друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира, и
на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не
смотрели как
на преступления.
— Виват! — также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя
друг друга, для того чтоб увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел
на бревно, лежавшее
на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее
на спину подбежавшего счастливого пажа, и стал
смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что-то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс,
смотрел язык и, не обращая внимания
на ее убитое лицо, шутил с нею. Но за то, когда он выходил в
другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что хотя и есть опасность, он надеется
на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и
посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячек вынес скамеечку, ту самую,
на которой читались коленопреклонные молитвы в Троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой, бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал
на колена. Все сделали то же, и с недоумением
смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
— Отчего? нет, скажите, — решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно
смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него, и грустно, со вздохом о его наивности,
посмотрели друг на друга.
Солнце зашло
на другую сторону дома и косыми, вечерними лучами, в открытые окна, осветило комнату и часть сафьянной, подушки,
на которую
смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
Когда она заговорила о том, что всё это случилось
на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно-испуганно взглянула
на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно
посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
— Что́, мусью, видно русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, — сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали
смотреть на палача, который раздевал
другого.
Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившеюся доброю улыбкой
смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно.