Серафина и черный плащ

Роберт Битти, 2015

В роскошном особняке мистера Вандербильта всегда множество гостей – богатых, знатных, знаменитых. Но никто не догадывается, что в подвале огромного дома живет очень необычная маленькая девочка Серафина, которая умеет отлично ловить мышей и крыс. Когда в дом приходит беда и начинают пропадать дети, именно Серафина решает найти похитителя и сразиться с ним. Ее лучшими друзьями и помощниками становятся племянник хозяина дома Брэден и его черный доберман Гидеан. Борясь за жизнь и счастье окружающих, Серафина неожиданно узнает удивительную тайну своего происхождения и находит собственное место в мире.

Моей жене Дженифер, которая помогала мне сочинять эту историю с самого начала.

И нашим девочкам — Камилле, Женевьеве и Элизабет, — которые для нас всегда будут первыми и главными слушателями.

Robert Beatty

SERAFINA AND THE BLACK CLOAK

This edition is published by Disney Hyperion, an imprint of Disney Book Group

© М. Торчинская, перевод на русский язык, 2016

© Text copyright © 2015 by Robert Beatty

All rights reserved. Published by Disney, Hyperion, an imprint of Disney Book Group.

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Поместье Билтмор

Эшвилл, Северная Каролина

1899

1

Серафина открыла глаза и внимательно осмотрела полутемную мастерскую в надежде приметить крыс, которые оказались настолько глупы, что осмелились явиться на ее территорию, пока она спала. Девочка знала, что они где-то здесь, за пределами ее ночного видения, прячутся в тенях и трещинах обширного подвала под огромным особняком, готовые стянуть все, что плохо лежит на кухнях и в кладовых. Большую часть дня Серафина дремала в своих любимых укромных местечках, но именно здесь, свернувшись на старом матрасе за ржавым паровым котлом в безопасности мастерской, она по-настоящему чувствовала себя дома. С грубо сколоченных стропил свешивались молотки, отвертки и прочие инструменты, и воздух был насквозь пропитан знакомым запахом машинного масла. Вглядевшись и вслушавшись в окружающую ее темноту, Серафина сразу подумала, что сегодня отличная ночь для охоты.

Много лет назад ее папаша работал на строительстве Билтморского поместья и с тех пор так и жил, ни у кого не спросясь, тут, в подвале. Сейчас он спал на топчане, который потихоньку сколотил себе позади длинной стойки с припасами. В старой железной бочке еще светились угли: на них отец несколько часов назад приготовил ужин — курицу с овсянкой.

За ужином они жались поближе к огню, чтобы хоть немного согреться. И, как всегда, Серафина съела курицу, а овсянку оставила.

— Доедай, — заворчал папаша.

— Уже доела, — ответила она, отставляя полупустую жестяную тарелку.

— Все доедай, — проговорил он, подталкивая тарелку обратно, — а то так и останешься размером с поросенка.

Папаша всегда сравнивал Серафину с поросенком, когда хотел вывести из себя. Он надеялся разозлить ее до такой степени, что она сгоряча проглотит мерзкую овсянку. Но она на это не купится. Больше не купится.

— Ешь овсянку, поросенок, — не унимался отец.

— Я не буду есть овсянку, па, — ответила Серафина, слегка улыбнувшись, — сколько бы ты ее передо мной ни ставил.

— Но это же просто перемолотое зерно, девочка моя, — сказал он, вороша палкой горящие ветки, чтобы они легли так, как ему хотелось. — Все любят зерно. Все, кроме тебя.

— Ты же знаешь, я не выношу ничего зеленого, или желтого, или всякой гадости вроде овсянки, па, так что хватит ругаться.

— Если б я ругался, ты б не такое услыхала, — проговорил он, тыча палкой в огонь. — Но тебе надо доесть ужин.

— Я съела то, что съедобно, — ответила она твердо, словно подводя черту.

Потом они забыли про овсянку и заговорили о другом.

Вспомнив ужин с отцом, Серафина невольно улыбнулась. Что может быть лучше, — не считая, скажем, сладкого сна на согретом солнцем подоконнике подвального окошка, — чем добродушная перепалка с папашей.

Осторожно, чтобы не разбудить его, Серафина поднялась с матраса, тихо пробежала по пыльному каменному полу мастерской и выскользнула в длинный коридор. Она еще терла глаза спросонья и потягивалась, но уже ощущала легкое волнение. Тело трепетало в предвкушении новой ночи. Ее чувства пробуждались, мышцы наливались силой, словно у совы, расправляющей крылья и выпускающей когти перед тем, как отправиться на свой полуночный промысел.

Она беззвучно двигалась мимо прачечных, кладовых и кухонь. В течение дня подвальные помещения кишмя кишели слугами, но сейчас везде было пусто и темно, именно так, как ей нравилось. Она знала, что Вандербильты и их многочисленные гости спят на втором и третьем этажах прямо над ней. Но здесь царила тишина. Ей нравилось красться по бесконечным коридорам мимо погруженных во мрак кладовых. Она узнавала на ощупь, по игре отблесков и теней, каждый изгиб и поворот коридора. В темное время суток это было ее, и только ее, царство.

Впереди раздалось знакомое шуршание. Ночь быстро вступала в свои права.

Серафина замерла. Прислушалась.

Через две двери отсюда. Шорох маленьких лапок по ничем не прикрытому полу. Она крадучись пошла вдоль стены, но, едва звуки смолкли, тут же остановилась. Как только шорох возобновился, она снова сделала несколько шагов. Этому приему Серафина научилась сама еще лет в семь: двигайся, когда они двигаются, замирай, когда они затихают.

Теперь она уже слышала их дыхание, стук коготков по камню, шелест, с которым хвосты волочились по полу. Она ощутила привычную дрожь в пальцах; мышцы ног напряглись.

Серафина скользнула в приоткрытую дверь кладовки и сразу разглядела их в темноте: две здоровенные крысы, покрытые грязно-бурым мехом, выбрались друг за дружкой из водосточной трубы в полу. Совершенно очевидно, что новенькие: вместо того, чтобы слизывать заварной крем со свежей выпечки в соседней комнате, они бестолково гонялись здесь за тараканами.

Не издав ни звука, не поколебав даже воздуха, она шагнула к крысам. Ее глаза неотрывно следили за ними, уши улавливали малейший звук, нос чуял их отвратительный помоечный запах. А они продолжали мерзко копошиться, даже не замечая ее.

Она остановилась всего в паре шагов от них, в густой тени, готовая кинуться в любой момент. Как она любила этот миг перед самым броском! Ее тело едва заметно качнулось, выбирая положение, из которого лучше всего напасть, а затем рванулось вперед. Одно молниеносное движение — и она уже держала голыми руками обеих визжащих, сопротивляющихся крыс.

— Попались, мерзкие твари! — прошипела она.

Маленькая крыса, охваченная ужасом, отчаянно извивалась, пытаясь вырваться, но та, что покрупнее, извернулась и укусила Серафину за руку.

— Без фокусов, — зарычала девочка, стискивая крысиную шею между большим и указательным пальцами.

Крысы бешено сопротивлялись, но Серафина держала крепко. Это умение пришло к ней не сразу, но постепенно она поняла: если уж поймала, то вцепись и держи изо всех сил несмотря ни на что, не обращая внимания на острые когти и чешуйчатые хвосты, которые норовят обвиться вокруг твоей руки, словно гадкие серые змеи.

После нескольких мгновений яростной борьбы подуставшие крысы осознали, что им не вырваться. Обе затихли, подозрительно уставившись на нее черными глазками-бусинками. Укусившая крыса дважды обвила длинный чешуйчатый хвост вокруг руки Серафины и явно готовилась к новому рывку.

— Даже не пытайся, — предупредила она.

Укус еще кровил, и у нее не было никакого желания продолжать эту крысиную возню. Серафину кусали и раньше, и это всегда ее злило.

Крепко сжимая мерзких тварей в кулаках, она пошла по коридору. Приятно было еще до полуночи поймать двух крыс, особенно таких, — они были из тех гадин, что прогрызали мешки с зерном и скидывали яйца с полок, чтобы слизать растекшееся по полу содержимое.

Поднявшись по старым каменным ступеням, Серафина выбралась во двор, а затем прошла насквозь через поместье до самой опушки леса и только тогда швырнула крыс в палую листву.

— Убирайтесь и не вздумайте вернуться, — крикнула она. — В следующий раз я буду не так любезна!

Крысы стремительно прокатились по земле, затем замерли, дрожа и ожидая смертельного броска. Но броска не последовало, и они изумленно обернулись.

— Сматывайтесь, пока я не передумала, — пригрозила Серафина.

В мгновение ока они исчезли в высокой траве.

Бывали времена, когда пойманным крысам везло гораздо меньше, чем этим двум, когда она оставляла мертвые тушки возле отцовской кровати, чтобы он увидел результаты ее ночной работы. Но это было тысячу лет назад.

С раннего детства Серафина внимательно наблюдала за мужчинами и женщинами, которые трудились в подвальных помещениях, и знала, что каждый из них выполняет определенную работу. Обязанностью отца было чинить обычные и грузовые лифты, оконные механизмы, систему отопления и другие механические приспособления, от которых зависела жизнь особняка в двести пятьдесят комнат. Он также следил за работой органа в Большом банкетном зале, где мистер и миссис Вандербильт устраивали балы. Кроме ее отца в доме имелись повара, кухарки, угольщики, трубочисты, прачки, кондитеры, служанки, лакеи и прочие, и прочие.

Когда Серафине было десять лет, она спросила:

— Па, а у меня тоже есть своя работа, как у всех остальных?

— Ну конечно, есть, — ответил он.

Но Серафине не верилось: он говорил так, чтобы не огорчать ее.

— Ну и что это за работа? — не отставала она.

— Это очень важное дело, которое никто не способен выполнить лучше тебя, Сера.

— Ну скажи, па. Какое это дело?

— Полагаю, тебя можно назвать С.Г.К. Билтморского поместья.

— Что это значит? — взволнованно спросила она.

— Ты Самый Главный Крысолов, — ответил он.

Может, отец и пошутил тогда, но его слова запали девочке в душу. Даже сейчас, через два года, она помнила, как задохнулась от волнения, как расплылась в горделивой улыбке, услышав слова: Самый Главный Крысолов. Ей понравилось, как это звучит! Общеизвестно, что грызуны — бич сельских поместий вроде Билтмора, с их кладовыми, амбарами и клетями. И Серафина действительно с малых лет выказала врожденный талант к ловле хитрых четвероногих вредителей, которые гадят, воруют еду и ловко обходят расставленные взрослыми неуклюжие ловушки и приманки с ядом. Она легко расправлялась с робкими пугливыми мышками, в самый ответственный момент терявшими голову от страха. А вот за крысами приходилось гоняться каждую ночь, и именно на них Серафина отточила свои способности. Сейчас ей было двенадцать. И она была — С.Г.К. Серафина.

Пока девочка следила за улепетывавшими в лес крысами, ее охватило странное чувство. Ей хотелось рвануть за ними следом, увидеть то же, что видели они под листьями и ветками, обегать все холмы и долины, исследовать ручьи и другие чудеса. Но папаша строго-настрого запретил ей соваться в лес.

— Там обитают темные существа, — повторял он снова и снова. — И неведомые силы, которые могут причинить тебе вред.

Стоя на опушке, Серафина вглядывалась в сумрак за деревьями. Она слышала множество историй о людях, заблудившихся в лесу и не вернувшихся назад. Интересно, что за опасности подстерегали их там? Колдовство, черти, кошмарные звери? Чего или кого так боится отец?

Она могла до бесконечности препираться с папашей без всякой цели и на любую тему — из-за того, что отказывалась есть овсянку, спала днем и охотилась ночью, подсматривала за Вандербильтами и их гостями, — но они никогда не обсуждали лес. Серафина знала, что про лес папаша говорит всерьез. Она понимала, что иногда можно дерзить и не слушаться, но порой надо сидеть тихо и делать, что велят, — если хочешь жить.

Чувствуя себя странно одинокой, она отвернулась от леса и посмотрела на поместье. Луна висела над покрытыми черепицей островерхими крышами и отражалась в стеклянном куполе зимнего сада. Над горами перемигивались звезды. Трава, деревья и цветы на ухоженных газонах сияли в лунном свете. Серафина видела все до мельчайших подробностей — каждую жабу, и ящерицу, и других ночных тварей. Одинокая птица-пересмешник пела на магнолии вечернюю песню, а птенцы колибри в крошечном гнезде на вьющейся глицинии чуть слышно шебуршились во сне.

При мысли, что все это помогал строить ее отец, Серафина немного приободрилась. Он был одним из сотен каменщиков, столяров и прочих мастеров, которые много лет назад спустились в Эшвилл с окрестных гор, чтобы возвести поместье Билтмор. С тех пор папаша так и присматривал за техникой. Но каждую ночь, когда остальные работники подвальных помещений расходились по домам и семьям, папаша с Серафиной прятались среди паровых котлов и механизмов в мастерской, как безбилетные пассажиры в машинном отделении огромного судна. Дело в том, что им некуда было идти, у них не было дома, где бы их ждали родные. Когда Серафина спрашивала папашу о маме, он отказывался говорить. Так что у них — у Серафины с папашей — совсем никого не было, и, сколько она себя помнила, они всегда жили в подвале.

— Па, почему мы не живем в комнатах вместе с остальными слугами или в городе, как другие рабочие? — спрашивала она много раз.

— Это не твоя забота, — бурчал он в ответ.

Отец научил ее неплохо читать и писать, много рассказывал об окружающем мире, но никак не желал говорить о том, что интересовало Серафину больше всего: о том, что творится у него на душе, что случилось с мамой, почему у нее нет братьев и сестер, почему у них с отцом нет друзей и никто не приходит к ним в гости. Иногда ей так хотелось достучаться до него, хорошенько встряхнуть и посмотреть, что из этого выйдет. Но обычно отец спал всю ночь и работал весь день, а по вечерам готовил ужин и рассказывал ей всякие истории. В общем, они прекрасно жили вдвоем, и Серафина не тормошила отца, потому что знала — он не хочет, чтобы его тормошили. Вот она и не тормошила.

Ночью, когда особняк погружался в сон, Серафина потихоньку прокрадывалась наверх и таскала книги, чтобы читать их при лунном свете. Однажды она подслушала, как лакей хвастался гостившему в поместье писателю, что мистер Вандербильт собрал двадцать две тысячи книг, и только половина из них помещается в библиотеке. Остальные лежали и стояли на столах и полках по всему дому, и для Серафины они были, как спелая ирга — рука так и тянется сорвать. Никто не замечал, что книги время от времени исчезали, а потом снова появлялись на том же месте через несколько дней.

Она читала о войнах между штатами, об истрепанных в бою знаменах, о дышащих паром металлических чудовищах, которые калечили людей. Ей хотелось пробраться ночью на кладбище вместе с Томом и Геком, и оказаться на необитаемом острове вместе со швейцарской семьей Робинзонов. Иногда по ночам Серафина воображала себя одной из четырех дочек у заботливой мамы из «Маленьких женщин», представляла, как встречает призраков в Сонной лощине или стучит и стучит до бесконечности клювом вместе с вороном Эдгара По. Она любила пересказывать прочитанные книги отцу и сочинять собственные истории про воображаемых друзей, странные семьи и ночных призраков, но отец никогда не интересовался ее страшилками. Он был слишком здравомыслящим для такой ерунды и не желал верить ни во что, кроме кирпичей, замков и прочих осязаемых предметов.

С возрастом Серафина все чаще мечтала о тайном друге, с которым можно поговорить обо всем на свете. Но, разгуливая ночами по подвальным коридорам, вряд ли повстречаешь других детей.

На кухне и в котельной работали поварята и подмастерья, которые по вечерам уходили домой. Иногда они мельком видели Серафину и приблизительно знали, кто она такая. Но взрослые служанки и лакеи с верхних этажей никогда с ней не встречались. И уж конечно, хозяин и хозяйка дома даже не догадывались о ее существовании.

— Вандербильты неплохие господа, Сера, — говорил ей отец, — но они не нашего поля ягоды. Если увидишь их — прячься. Не позволяй никому рассмотреть себя. И, что бы ни случилось, не рассказывай, как тебя зовут и кто ты такая. Слышишь меня?

Серафина слышала. Она все прекрасно слышала. Она даже слышала, о чем думает мышь. И все равно не понимала, почему они с папашей живут так, как живут. Серафина не знала, зачем папаша прячет ее ото всех, чего он стыдится, но она любила его всем сердцем и ни в коем случае не хотела огорчить.

Поэтому она научилась передвигаться тихо и незаметно — не только затем, чтобы ловить мышей, но и чтобы избегать людей. Когда Серафина чувствовала себя особенно смелой или одинокой, она прокрадывалась наверх, к нарядным господам. Маленькая для своего возраста, она пряталась и скользила, играючи сливаясь с тенью. Она следила за разодетыми гостями, которые приезжали в роскошных, запряженных лошадьми экипажах. Никто ни разу не обнаружил ее под кроватью или за дверью. Никто, доставая пальто, не увидел ее в глубине шкафа. Когда леди и джентльмены гуляли по окрестностям, она незаметно следовала за ними, подслушивая разговоры. Ей нравилось разглядывать девочек в голубых и желтых платьях, с развевающимися лентами в волосах. Она бегала вместе с ними, когда они резвились в саду. Играя в прятки, дети даже не догадывались, что вместе с ними играет еще кто-то. Иногда Серафина видела самого мистера Вандербильта, прогуливающегося рука об руку с миссис Вандербильт, или их двенадцатилетнего племянника, который катался на лошади. Рядом всегда бежала гладкая черная собака.

Она всех их видела, а они ее — нет. Даже собака ни разу ее не почуяла. Иногда Серафина гадала, что будет, если они ее заметят. Что случится, если ее увидит мальчик? Как ей себя вести? А если ее унюхает собака? Успеет ли она вскарабкаться на дерево? А что она сказала бы миссис Вандербильт, столкнись они лицом к лицу? «Здравствуйте, миссис В. Я ловлю ваших крыс. Вам как больше хочется — чтобы я их сразу убивала или просто вышвыривала из дома?» Иногда Серафина представляла, что тоже носит нарядные платья, ленты в волосах, блестящие туфельки. А изредка, совсем изредка, ей хотелось не просто тайком слушать разговоры других людей, но и самой в них участвовать. Не только смотреть на других, но чтобы и на нее смотрели тоже.

И сейчас, возвращаясь через луг к главному дому, она думала, что будет, если кто-то из гостей или, к примеру, молодой хозяин, чья спальня расположена на втором этаже, вдруг проснется, выглянет из окна и увидит таинственную девочку, разгуливающую в одиночестве посреди ночи.

Папаша никогда об этом не упоминал, но Серафина знала, что не похожа на других. Она была маленькая и тощая — одни кости, мышцы да сухожилия.

У нее не было платья; она носила старые отцовские рубашки, стягивая их на тонкой талии веревкой, украденной в мастерской. Отец не покупал ей одежду, поскольку не хотел, чтобы люди в городе начали задавать вопросы и совать нос не в свое дело; он этого не выносил.

Ее длинные волосы были не одного цвета, как у нормальных людей, а разных оттенков золотистого и светло-коричневого. На лице выделялись слишком острые скулы. А еще у нее были огромные янтарно-желтые глаза. Ночью она видела так же хорошо, как днем. И ее способность беззвучно передвигаться и подкрадываться тоже была необычна. Остальные люди, особенно папаша, издавали при ходьбе не меньше шума, чем рослые бельгийские лошади-тяжеловозы, которые перетаскивали сельскохозяйственную технику на поля мистера Вандербильта.

Глядя на окна большого дома, она невольно спросила себя: что снится всю ночь напролет людям, которые спят сейчас в своих спальнях, в мягких постелях? Людям с крупными телами, одноцветными волосами, длинными острыми носами. Что снится им всю роскошную ночь напролет? О чем они мечтают? Что их смешит и пугает? Что они чувствуют? Что едят их дети за ужином — овсянку или только куриное мясо?

Неслышно сбегая по ступеням в подвал, Серафина уловила какие-то звуки в одном из дальних коридоров. Она замерла и прислушалась, но все равно не смогла определить, что это такое. Точно не крыса. Кто-то покрупнее. Но кто?

Заинтересовавшись, она пошла на звук. Миновала папашину мастерскую, кухни и остальные помещения, которые знала наизусть. Затем прошла дальше, на территорию, где охотилась гораздо реже. Она услышала, как закрылась дверь, потом раздались шаги и сдавленный шум. Сердце забилось чаще. Кто-то бродил по подвальным коридорам. Ее коридорам.

Серафина пошла навстречу. Это был не слуга, который каждую ночь выносил мусор, и не лакей, собирающий поздний ужин для проголодавшегося гостя, — она легко узнавала по шагам каждого из них. Иногда подручный дворецкого — мальчишка лет одиннадцати — останавливался посреди коридора, чтобы торопливо проглотить пару печений с серебряного подноса, который ему было велено отнести наверх. Серафина замирала в нескольких метрах от него, в темноте за углом, представляя, что они друзья и весело болтают. А затем мальчишка вытирал с губ сахарную пудру и убегал, спеша наверстать упущенное время.

Но это был и не мальчишка. Кто бы это ни был, он носил обувь с твердыми каблуками — дорогую обувь. Но приличному господину не место в подвальных помещениях! Что он делал в темных коридорах посреди ночи?

Охваченная любопытством, Серафина последовала за незнакомцем, делая все, чтобы он ее не заметил. Когда она подбиралась совсем близко, ей становилась видна высокая черная фигура с едва теплящимся фонарем. Рядом двигалась вторая тень, но Серафина не смела подойти еще ближе, чтобы разобрать, кто или что это такое.

Подвал был огромным и уходил под холм, на котором стоял дом; в нем было множество уровней, коридоров, помещений. В кухнях и прачечных прорезали окна и оштукатурили стены; эти комнаты не отличались красотой отделки, но были сухими, чистыми и обустроенными для слуг, которые трудились там каждый день. Дальние участки лежали глубоко в основании фундамента. Стены и потолки в этих промозглых помещениях были сложены из грубо обработанных каменных глыб, между которыми темными полосами выступал застывший строительный раствор. Серафина редко туда ходила, поскольку там было холодно, сыро и грязно.

Неожиданно шаги поменяли направление — теперь они двигались в ее сторону. Пять вспугнутых крыс с писком промчались по коридору мимо девочки; Серафина никогда не видала, чтобы грызуны были охвачены таким ужасом. Пауки и тараканы выбегали из каменных щелей, многоножки вывинчивались из земляного пола. Оторопевшая от вида всеобщего бегства, она вжалась в стену и затаила дыхание, как трясущийся крольчонок в тени пролетающего над ним ястреба.

Человек приближался, и теперь Серафина расслышала другие звуки. Это напоминало шарканье маленьких ног, обутых в легкие туфли, — возможно, детских ног, — но что-то было не так. Ноги волочились, иногда ехали по каменному полу… ребенок был искалечен… нет… он упирался, его тащили силой!

— Нет, сэр! Пожалуйста, не надо! — всхлипывала девочка. Ее голос беспомощно дрожал от страха. — Нам сюда нельзя. — Судя по речи, девочка была из хорошей семьи и воспитывалась в дорогом учебном заведении.

— Не волнуйся. Нам вот сюда… — проговорил мужчина, останавливаясь перед дверью.

Прямо за углом замерла, сжавшись, Серафина. Она слышала его дыхание, движение рук, шорох одежды. Ее бросало в жар, ей хотелось убежать, умчаться, но ноги отказывались двигаться.

— Тебе нечего бояться, дитя, — говорил человек девочке. — Я не причиню тебе вреда…

От его слов у Серафины мурашки побежали по спине. «Не ходи с ним, — мысленно взмолилась она. — Не ходи!»

Судя по голосу, девочка была немного младше ее, и Серафине хотелось ей помочь, но не хватало смелости. Она распласталась по стене, почти уверенная, что ее заметят. Ноги у нее дрожали так, что казалось, вот-вот подломятся. Она не видела, что происходит за углом, но девочка вдруг издала вопль, от которого кровь застыла в жилах. Серафина подскочила от страха и сама с трудом подавила крик. Затем послышались звуки борьбы — девочка вырвалась из рук незнакомца и бросилась бежать. «Беги, девочка, беги», — мысленно подгоняла ее Серафина.

Следом затопали удаляющиеся мужские шаги. Серафине было понятно, что он не гонится за девочкой, а спокойно, неумолимо движется вперед, уверенный, что ей не скрыться. Папаша как-то рассказывал Серафине о том, как рыжие волки загоняют оленей в горах — неторопливо и настойчиво, без всякой спешки.

Серафина не знала, что делать. Забиться в темный угол в надежде, что он ее не найдет? Бежать прочь вместе с насмерть перепуганными крысами и пауками, пока еще есть возможность? Лучше всего кинуться к отцу, но что станет с девочкой — такой беспомощной, медлительной, слабой, испуганной? Больше всего на свете ей сейчас нужна была помощь друга. Серафине очень хотелось стать этим другом; она страстно желала помочь… но не могла заставить себя сделать ни шагу в направлении мужчины.

Девочка снова закричала. «Эта грязная тухлая крыса убьет ее, — подумала Серафина. — Он ее убьет».

В приступе ярости и бесстрашия Серафина рванулась на шум, переставляя ноги с бешеной скоростью; ее трясло от возбуждения. Она стремительно огибала поворот за поворотом, но, когда перед ней возникли старые замшелые ступени, уводящие на самую глубокую глубину под фундаментом, она резко остановилась, переводя дыхание, и мотнула головой. Это было промозглое, отвратительное место, которое она всегда старалась обходить стороной, — особенно зимой. Серафина не раз слышала разговоры о том, что зимой под фундаментом хранят мертвые тела, поскольку в промерзшей затвердевшей почве невозможно выкопать могилу. С какой стати девчонка побежала туда?

Серафина стала нерешительно спускаться по липким скользким ступеням, встряхивая то одной, то другой ногой после каждого шага. Затем пошла по длинному извилистому коридору. С потолка капала темная жижа. Это промозглое омерзительное место пугало ее до жути, но она продолжала идти. «Ты должна помочь ей, — говорила она себе. — Ты не можешь повернуть назад». Она пробиралась по лабиринту извивающихся коридоров, поворачивала направо, налево, налево, направо, пока не потеряла счет пройденным поворотам. И тут снова услышала шум борьбы и крики прямо за углом. Она была совсем близко!

Серафина остановилась в неуверенности. Сердце колотилось от страха так, словно вот-вот разорвется, ее била крупная дрожь. Она не желала сделать вперед ни шагу, но друзьям полагалось всегда приходить на помощь. В этом Серафина была твердо убеждена — при всех своих скудных познаниях о дружбе. И она не собиралась спасаться бегством, как ополоумевшая от ужаса белка, в ту самую минуту, когда кто-то в беде.

Она постаралась успокоиться, глубоко вдохнула и шагнула за угол.

На каменном полу валялась опрокинутая лампа с разбитым стеклом, но огонек в ней еще тлел. Он слабо высвечивал отчаянно бьющуюся девочку в желтом платье. Высокий мужчина в черном плаще с капюшоном крепко сжимал ее запястья. Его руки были покрыты пятнами крови.

— Нет! Отпустите! — кричала девочка, вырываясь.

— Успокойся. — Его голос как-то странно не то шипел, не то булькал. — Я не причиню тебе вреда, — повторил он.

У девочки были кудрявые светлые волосы и бледная кожа. Она билась изо всех сил, но мужчина в плаще тянул ее к себе. Девочка рванулась и ударила его по лицу крошечными кулачками.

— Не дергайся, и скоро все кончится, — проговорил он, продолжая тянуть ее за руки.

Серафина вдруг поняла, что совершила ужасную ошибку. Эта задача была ей явно не по силам. Ноги, казалось, приросли к полу. Она боялась вздохнуть, не то что кинуться в драку.

«Помоги ей! — кричала она себе. — Помоги! Напади на крысу! Напади на крысу!»

С трудом собравшись с силами, Серафина качнулась вперед, но в этот самый миг черный атласный плащ взмыл в воздух, словно под ним был не человек, а призрак. Девочка завизжала. Полы плаща обвились вокруг нее, как щупальца голодного осьминога. Казалось, он двигается сам по себе — обматывается, закручивается, стягивается — под громкий стук и шипение, которое могла бы издавать одновременно сотня гремучих змей. Серафина успела увидеть перепуганное лицо девочки над заворачивающимися полами плаща и умоляющий взгляд голубых глаз: «Помогите! Помогите!». Затем плащ накрыл ее с головой, крик смолк, и девочка исчезла — осталась лишь чернота.

Серафина задохнулась от ужаса. Только что девочка пыталась вырваться, и вот она уже растворилась в воздухе. Плащ проглотил ее. Ошеломленная, растерянная, испуганная, Серафина словно окаменела.

Несколько мгновений мужчину яростно трясло. В темноте было видно, что вокруг него образовалось слабое призрачное сияние, и в тот же миг в нос Серафине ударил мерзкий запах гниения. Голова ее невольно дернулась назад. Девочка сморщилась и сжала губы, задерживая дыхание.

Наверное, она все же издала какой-то едва слышный звук, потому что мужчина в черном плаще вдруг резко обернулся и посмотрел прямо на нее. Он ее заметил! Серафине показалось, что огромная клешня сжала грудную клетку. Капюшон скрывал лицо мужчины, но глаза горели во тьме потусторонним светом.

Серафина снова застыла.

Мужчина хрипло прошептал:

— Я не причиню тебе вреда, дитя…