Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, — потомство и история признали Наполеона grand, [великим] а Кутузова — иностранцы — хитрым, развратным, слабым придворным стариком; — русские — чем-то неопределенным, — какою-то куклой, полезною только по своему
русскому имени…
Неточные совпадения
В лице его отдавалась честь боевому, простому, без связей и интриг,
русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского дохода с
именем Суворова.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у
русских под
именем курганной батареи или батареи Раевского, а у французов под
именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre) [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
— Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех
русских осрамил
имя русского, и от него погибает Москва, — говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: — Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
— Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит
имя русского! — закричал Растопчин. — Руби! Я приказываю! — Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
Офицер этот, вероятно штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем
русским, назвав Пьера: celui qui n’avoue pas son nom. [тем, который не хочет назвать своего
имени.]
В 12-м и 13-м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся
имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший
русские войска славы — полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений.]
Чтоб сложиться такому характеру, может быть, нужны были и такие смешанные элементы, из каких сложился Штольц. Деятели издавна отливались у нас в пять, шесть стереотипных форм, лениво, вполглаза глядя вокруг, прикладывали руку к общественной машине и с дремотой двигали ее по обычной колее, ставя ногу в оставленный предшественником след. Но вот глаза очнулись от дремоты, послышались бойкие, широкие шаги, живые голоса… Сколько Штольцев должно явиться под
русскими именами!
Сами якуты, затрудняясь названием многих занесенных русскими предметов, называют их
русскими именами, которые и вошли навсегда в состав якутского языка.
Русского имени этого кулика объяснять не нужно, но почему немцы называют его коронным, или королевским, куликом, — я не знаю; на голове его ничего похожего на венец или корону не приметно; может быть, за величину, которою кроншнеп бесспорно превосходит всех других куликов.
Неточные совпадения
Эх! эх! придет ли времечко, // Когда (приди, желанное!..) // Дадут понять крестьянину, // Что розь портрет портретику, // Что книга книге розь? // Когда мужик не Блюхера // И не милорда глупого — // Белинского и Гоголя // С базара понесет? // Ой люди, люди
русские! // Крестьяне православные! // Слыхали ли когда-нибудь // Вы эти
имена? // То
имена великие, // Носили их, прославили // Заступники народные! // Вот вам бы их портретики // Повесить в ваших горенках, // Их книги прочитать…
Нынче поутру зашел ко мне доктор; его
имя Вернер, но он
русский. Что тут удивительного? Я знал одного Иванова, который был немец.
— Крафт, — сказал он, чрезвычайно любезно пожимая руку Самгина; женщина, улыбнувшись неохотной улыбкой, назвала себя
именем и фамилией тысяч
русских женщин:
Собравшись с силами, заговорил он о Москве, о товарищах, о Пушкине, о театре, о
русской литературе; вспоминал наши пирушки, жаркие прения нашего кружка, с сожалением произнес
имена двух-трех умерших приятелей…
— Вот еще что вздумал? Еврей… а
русские обычаи! Эй! кто там? Возьми лошадь, сведи на конюшню. Да овса ему засыпь. Я сейчас сам приду, посмотрю. И знай:
имя ему — Малек-Адель!