Неточные совпадения
Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли, ее глаза из-под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего
в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно
было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим cousin, [двоюродного брата] как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его
в армию был для меня большим горем.
Это
была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых
в армию.
Он рассказал, как девяностотысячная
армия должна
была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть
в войну, как часть этих войск должна
была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев,
в соединении со ста тысячами русских, должны
были действовать
в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся
в Неаполе, и как
в итоге пятисоттысячная
армия должна
была с разных сторон сделать нападение на французов.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей
армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям
были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие
в бездействии, должны
будут встретиться с неприятелем.
Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что́ ожидает
армию, и ту роль, которую он должен
будет играть
в ней.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской
армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору
было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил...
Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки — стратегии, войны, план которой
был передан Кутузову
в его бытность
в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла
в том, чтобы, не погубив
армии, подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
— Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё-таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не
будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать.
В противном случае мы
были бы давно
в горах Богемии, и вы с вашею
армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
— Вы не знаете, Болконский, — обратился Билибин к князю Андрею, — что все ужасы французской
армии (я чуть
было не сказал — русской
армии) — ничто
в сравнении с тем, что̀ наделал между женщинами этот человек.
В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал к
армии, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу
быть перехваченным французами.
Кутузову надо
было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти
армию, Багратион должен
был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать
в продолжение суток всю неприятельскую
армию, встретившуюся с ним
в Голлабруне, что́
было, очевидно, невозможно.
Измученный, голодный отряд Багратиона один должен
был, прикрывая собой это движение обозов и всей
армии, неподвижно оставаться перед неприятелем
в восемь раз сильнейшим.
Из прежнего его холостого общества многих не
было в Петербурге. Гвардия ушла
в поход, Долохов
был разжалован, Анатоль находился
в армии,
в провинции, князь Андрей
был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу
в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия —
в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Он рассказывал дамам, с шутливою улыбкой на губах, последнее —
в среду — заседание государственного совета, на котором
был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал-губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из
армии,
в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью
быть главою такой нации и постарается
быть ее достойным.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и
в 10 часов всё пришло
в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды.
Армия вся
была вытянута
в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск
была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой
армии: боевая Кутузовская (
в которой на правом фланге
в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и
в одинаковом порядке.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И
в это же время, хотя день
был безветренный, легкая струя ветра пробежала по
армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама
армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса
в разных концах. И всё затихло.
Ростов, стоя
в первых рядах Кутузовской
армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой
армии, — чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто
был причиной этого торжества.
Борис
в эту минуту уже ясно понял то, что̀ он предвидел прежде, именно то, что
в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая
была написана
в уставе, и которую знали
в полку, и он знал,
была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться,
в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким.
Сражение, состоявшее только
в том, что захвачен эскадрон французов,
было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся
армия, особенно пока не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли.
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое
было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть
в глазах государя. Он действительно
был влюблен и
в царя, и
в славу русского оружия, и
в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство
в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской
армии в то время
были влюблены, хотя и менее восторженно,
в своего царя и
в славу русского оружия.
На заре 17-го числа
в Вишау
был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот
был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен
был дожидаться.
В полдень он
был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской
армии.
Как слышно
было, цель присылки Савари состояла
в предложении свидания императора Александра с Наполеоном.
В личном свидании, к радости и гордости всей
армии,
было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау,
был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
18-го и 19-го ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали.
В высших сферах
армии с полдня 19-го числа началось сильное хлопотливо-возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20-го ноября,
в который дано
было столь памятное Аустерлицкое сражение.
Назади его видно
было огромное пространство неясно-горевших
в тумане костров нашей
армии; впереди его
была туманная темнота.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер-офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один
был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков
в неприятельской
армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что́ говорили генералы.
Крики и огни
в неприятельской
армии происходили оттого, что
в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l’empereur! [да здравствует!] бежали за ним. Приказ Наполеона
был следующий...
Вернувшись
в Москву из
армии, Николай Ростов
был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными — как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми — как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
«Ваш сын,
в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем
в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей
армии, до сих пор неизвестно — жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо
в противном случае
в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован
был».
«Так как я
в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду
в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку — приезжай
в английскую гостиницу». Ростов
в 10-м часу, из театра, где он
был вместе с своими и Денисовым, приехал
в назначенный день
в английскую гостиницу. Его тотчас же провели
в лучшее помещение гостиницы, занятое на эту ночь Долоховым.
В конце 1806 года, когда получены
были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской
армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили
в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер.
Лицо, которым как новинкой угащивала
в этот вечер Анна Павловна своих гостей,
был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской
армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе —
было ему неприятно, и он с самого отъезда
в армию ни разу не
был у Ростовых.
Билибин писал, что его дипломатическая discrétion [скромность] мучила его, и что он
был счастлив, имея
в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся
в нем при виде того, что́ творится
в армии.
«От всех моих поездок, écrit-il à l’Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такою обширною
армией, а потому я командованье оною сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не
будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь
в гошпитале
в Остроленке.
«Увольте старика
в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому
был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать
буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую, а не командирскую при войске. Отлучение меня от
армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от
армии. Таковых, как я —
в России тысячи».
— После Аустерлица! — мрачно сказал князь Андрей. — Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить
в действующей русской
армии я не
буду. И не
буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить
в русской
армии. Ну, так я тебе говорил, — успокоиваясь продолжал князь Андрей. — Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3-го округа, и единственное средство мне избавиться от службы —
быть при нем.
Павлоградский полк, находившийся
в той части
армии, которая
была в походе 1805 года, укомплектовываясь
в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не
был ни под Пултуском, ни под Прейсиш-Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей
армии,
был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от
армии. Несколько раз павлоградцы
были частями
в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино.
В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
С самых тех пор, как Борис
в 1805 году из Москвы уехал
в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал
в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не
был у Ростовых.
Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили
в возможность мира и усердно работали с этою целью, несмотря на то. что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frère [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны, и что всегда
будет любить и уважать его — он ехал к
армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение
армии от запада к востоку.
Ввечеру Наполеон между двумя распоряжениями — одно о том, чтобы как можно скорее доставить заготовленные фальшивые русские ассигнации для ввоза
в Россию и другое о том, чтобы расстрелять саксонца,
в перехваченном письме которого найдены сведения о распоряжениях по французской
армии — сделал третье распоряжение о причислении бросившегося без нужды
в реку польского полковника к когорте чести (légion d’honneur), которой Наполеон
был сам главою.
В трех
армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми
армиями не
было, и император не принимал на себя этого звания.
Прежде чем ехать
в армию, находившуюся
в мае
в Дрисском лагере, князь Андрей заехал
в Лысые Горы, которые
были на самой его дороге, находясь
в трех верстах от Смоленского большака.
— Ежели бы я
был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, — сказал он и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась
в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то значит давно мне надо
было наказать», подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится
в армии.
Я еду
в армию, зачем? — сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того, чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!» И прежде
были всё те же условия жизни, но прежде они все вязались между собою, а теперь всё рассыпалось.
Войска первой
армии, той, при которой находился государь,
были расположены
в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй
армии отступали, стремясь соединиться с первою
армией, от которой — как говорили — они
были отрезаны большими силами французов.
Все
были недовольны общим ходом военных дел
в русской
армии; но об опасности нашествия
в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла
быть перенесена далее западных польских губерний.
Так как не
было ни одного большого села или местечка
в окрестностях лагеря, то всё огромное количество генералов и придворных, бывших при
армии, располагалось
в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки.