Неточные совпадения
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к
привычному галопу кокетства, без всякой задней
мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Везде ему казалось не хорошо, но хуже всего был
привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым
мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но всё-таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел, и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому,
привычному впечатлению и по отношению к задушевной
мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Наши
привычные мысли придают в нашем уме свойственную им окраску всему, с чем мы приходим в соприкосновение. Ложны эти мысли — и они превратят в ложь самые возвышенные истины. Наши привычные мысли представляют из себя для каждого из нас нечто более твердое, чем дом, в котором мы живем. Мы повсюду носим их с собой, как улитка раковину, в которой она живет.
Неточные совпадения
«Ну, всё кончено, и слава Богу!» была первая
мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась в последний раз с братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу в вагоне. Она села на свой диванчик, рядом с Аннушкой, и огляделась в полусвете спального вагона. «Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алексея Александровича, и пойдет моя жизнь, хорошая и
привычная, по старому».
Однако он чувствовал, что на этот раз мелкие
мысли не помогают ему рассеять только что пережитое впечатление. Осторожно и медленно шагая вверх, он прислушивался, как в нем растет нечто неизведанное. Это не была
привычная работа
мысли, автоматически соединяющей слова в знакомые фразы, это было нарастание очень странного ощущения: где-то глубоко под кожей назревало, пульсировало, как нарыв, слово:
Более всего не терпят людей самостоятельной и оригинальной
мысли, не вмещающихся ни в какие
привычные рутинные категории.
Но интеллигенция претендует быть носительницей
мысли и сознания, и ей труднее простить эту леность и вялость
мысли, это рабство у
привычного, навязанного, внешнего.
Привычные категории
мысли русской интеллигенции оказались совершенно непригодны для суждения о таких грандиозных событиях, как нынешняя мировая война.