Неточные совпадения
— Я потому так говорю, — продолжал он с отчаянностью, — что Бурбоны бежали
от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться
перед жизнью одного человека.
— Борис! — сказала она сыну и улыбнулась, — я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь
передать ему приглашение
от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? — обратилась она к князю.
От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но
перед концом службы один за другим возвратились на свои места.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка. M-lle Bourienne казалась обезумевшею
от восторга.
— Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, — сказала она дрожащим
от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках
перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные
от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего.
Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе
перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах
от французов.
Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко
от высокого, отличавшегося
от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер,
перед которыми лежал обнаженный человек.
В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево,
от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась
перед ними.
«Кто они? Зачем они? Чтó им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся
перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, — это они-то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтоб избавиться
от них, он закрыл глаза.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх
перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, чтó ей делать с этими людьми. Отходя
от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила...
На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая
от Сергея Кузьмича, — улыбка стыдливости
перед своими чувствами.
Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости — отклониться
от удара, приблизился к князю, опустив
перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно
от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты!… закидать дорогу!…» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Николай Ростов в этот день получил
от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15-ти верстах не доходя Ольмюца, и что Борис ждет его, чтобы
передать письмо и деньги.
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Марко́ва, нашего посланника, нарочно уронил
перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги
от Марко́ва и как, Марко́в тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален
от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось
перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты
от нас, а они явились вдруг, неожиданно
перед нами.
Болконский только старался не отставать
от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что́ делалось
перед ним.
Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и
передать то, чтò приказано было ему
передать от Долгорукова.
Крестный отец-дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и
передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая
от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.
— Он есть, но понять Его трудно, — заговорил опять масон. глядя не на лицо Пьера, а
перед собою, своими старческими руками, которые
от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги.
Князь Андрей, молча, глядя
перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав
от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Едва Ростов успел
передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя
от него, подвинулся к крыльцу.
Назначено было торжественное заседание ложи 2-го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что́ он имеет
передать петербургским братьям
от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах
от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут — Николай видел только, что что-то сделалось с Караем — он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была
перед ними.
— Ну, ну, голубчик, дядюшка, — таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела
от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, — один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку
перед пляской.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие
от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц — Диммлер с барыней — Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались
перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
Жюли уже давно ожидала предложенья
от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое-то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса
перед отречением
от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса.
— Adorable, divin, délicieux! [ — Восхитительно, божественно, чудесно!] — слышалось со всех сторон. Наташа смотрела на толстую Georges, но ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что́ делалось
перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далеком
от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что́ хорошо, что́ дурно, что́ разумно и что́ безумно. Позади ее сидел Анатоль, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего-то.
— Нет, чего же жалеть? Бывши здесь, нельзя было не сделать почтения. Ну, а не хочет, его дело, — сказала Марья Дмитриевна, что-то отыскивая в ридикюле. — Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что́ не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. — Найдя в ридикюле то, что́ она искала, она
передала Наташе. Это было письмо
от княжны Марьи. — Тебе пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.
В большом кабинете Долохова, убранном
от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах
перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей-француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть
от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни
перед кем вида, что что-нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил
от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и
передала князю m-lle Bourienne) и услышал
от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и когда находили на горе
перед палаткой отделившуюся
от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки и кричали: «Vive l’Еmреrеur»!
Ростов
перед открытием кампании получил письмо
от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом, и что он сделает всё возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей», писал он. «Ничто кроме чести не могло бы удержать меня
от возвращения в деревню. Но теперь,
перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только
перед всеми товарищами, но и
перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но — это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и всё любим тобою, я брошу всё и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячек вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклонные молитвы в Троицын день, и поставил ее
перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой, бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же, и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России
от вражеского нашествия.
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Адраксин. Степан Степанович был в мундире, и
от мундира ли или
от других причин, Пьер увидал
перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившеюся старческою злобой на лице, закричал на Пьера.
Потом он открыл глаза и сказал что-то, чего долго никто не мог понять, и наконец понял и
передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту пред этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И
от этого она не могла угадать его слов...
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому что в жару сражения невозможно сказать, чтò происходит в данную минуту, и потому что многие адъютанты не доезжали до настоящего места сражения, а
передавали то, чтò они слышали
от других; и еще потому, чтò пока проезжал адъютант те две-три версты, которые отделяли его
от Наполеона, обстоятельства изменялись, и известие, которое он вез, уже становилось неверно.
— Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! — слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью,
от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно
перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановлением
перед ним с такою простотою Колумбова яйца. Он восхищен был неожиданною быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться
от своего умственного, трудами построенного, здания аргументов.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда-то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил
перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и наконец, отодвинув их
от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками
перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и прихрамывая пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться
от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного, Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
Мишо почтительно
передал то, чтò ему приказано было
передать от Кутузова, именно то, что под Москвою драться не было возможности и, что так как оставался один выбор — потерять армию и Москву, или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась
перед ним, и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо, и знал, что
перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный
от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви вечной, свободной, не зависящей
от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Наташа и княжна Марья теперь тоже плакали, но они плакали не
от своего личного горя; они плакали
от благоговейного умиления, охватившего их души
перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося
перед ними.
Офицеру и весело стало на душе
от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не
передав важного, порученного ему, приказания.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какою-то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял
перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего
от него хотели.
Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, чтó было
перед ним, то, чтó ему говорили, он страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего-то, далеко отстоящего
от него.