Неточные совпадения
— Сколько раз я вас просила, — сказала она, — не брать моих вещей, у вас есть своя комната. Она
взяла от Николая чернильницу.
— Вот что́, мой любезный,
возьми ты все донесения
от наших лазутчиков у Козловского.
— Я не шучу с вами, извольте молчать! — крикнул Болконский и,
взяв за руку Несвицкого, пошел прочь
от Жеркова, не нашедшегося, что̀ ответить.
Штаб находился в трех верстах
от Зальценека. Ростов, не заходя домой,
взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Унтер-офицер батальона, подбежав
взял колебавшееся
от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит.
— Голубчик, Денисов! — визгнула Наташа, не помнившая себя
от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и
взяв руку Наташи, поцеловал ее.
— Так как противники отказались
от примирения, то не угодно ли начать:
взять пистолеты и по слову три начинать сходиться.
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что-то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая
от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему,
взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
— Marie, — сказала она, отстраняясь
от пялец и переваливаясь назад, — дай сюда твою руку. — Она
взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом
от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов стукнул колодой, отложил ее и,
взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
— Ну что́ там! — проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания
от отца и
взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что
от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи
от пещер, и как она,
взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюся одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и
от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон
взяла его за щеки.
Он читал и читал всё, что́ попадалось под руку, и читал так, что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже
взяв книгу, читал — и
от чтения переходил ко сну, и
от сна к болтовне в гостиных и клубе,
от болтовни к кутежу и женщинам,
от кутежа опять к болтовне, чтению и вину.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна
от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным
от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и
взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть
от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа
возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что-нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей.
— Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что̀ меня воздерживает
от удовольствия разможжить вам голову вот этим, — говорил Пьер, — выражаясь так искусственно потому, что он говорил по-французски. Он
взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
Он слез с лошади, и
взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов
от почтительно-дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно.
— Уверьте
от моего имени императора Александра, — сказал он
взяв шляпу, — что я ему предан по-прежнему: я знаю его совершенно и весьма высоко ценю его высокие качества. Je ne vous retiens plus, général, vous recevrez ma lettre à l’Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] — И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной всё бросилось вперед и вниз по лестнице.
Потом
от того, что
возьмут или не
возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы.
«Сами себя Богу предадим» повторила в своей душе Наташа. «Боже мой, предаю себя Твоей воле», думала она. «Ничего нe хочу, не желаю; научи меня, чтò мне делать, как употребить свою волю! Да
возьми же меня,
возьми меня!» с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот-вот невидимая сила
возьмет ее и избавит
от себя,
от своих сожалений. желаний, укоров, надежд и пороков.
— Господину барону Ашу
от генерала аншефа князя Болконского, — провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и
взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему...
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор,
взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла
от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова — где стояли французы — бумагу
от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда, и за всё что́ у них
возьмут заплатят, если они останутся.
Когда Пьер отошел
от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему,
взял его зa руку.
Князь Андрей, думавший, что ему было всё равно,
возьмут ли или не
возьмут Москву так, как
взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи
от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но глаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить.
Принимая всё более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно-малую величину и восходящую
от нее прогрессию до одной десятой, и
взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно-малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Первый прием истории сострит в том, чтобы,
взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно
от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого.
И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество,
взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений (о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее
от мужа.
М-me Schoss, ходившая к своей дочери, еще более увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой
от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она
взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел
от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин,
взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.
Но как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтоб исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается
от своего намерения и делает всё для исполнения его, Пьер поспешно
взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Пьер, задыхаясь
от радости, подбежал к девочке и хотел
взять, ее на руки.
Прямо
от губернатора Николай
взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за 20 верст на завод к помещику. Всё, в это первое время пребывания его в Воронеже, было для Николая весело и легко, и всё, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, всё ладилось и спорилось.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он
взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил зa любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел
от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Николай
взял два письма. Одно было
от матери, другое
от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову
от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не
взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
Он говорил, что Мюрат ночует в версте
от них, и что ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем
возьмет его.
— Э, чорт! — злобно вскрикнул Денисов и, оскалив зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и
от дождя, и
от голода (с утра никто ничего не ел), и главное
от того, что
от Долохова до сих пор не было известий и посланный
взять языка не возвращался.
— Михаил Феоклитыч, — обратился он к эсаулу, — ведь это опять
от немца. Он при нем состоит. — И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании
от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. — Ежели мы его завтра не
возьмем, он у нас из под носа вырвет, — заключил он.
— Это всё равно, тут рассуждать нечего. Я на свою душу
взять не хочу. Ты говоришь помрут. Ну, хорошо. Только бы не
от меня.
— Да ничего, пустяки, — сказала Наташа, еще светлее просияв улыбкой; — я только хотела сказать про Петю: нынче няня подходит
взять его
от меня, он засмеялся, зажмурился и прижался ко мне — верно думал, что спрятался. — Ужасно мил. — Вот он кричит. Ну, прощай! — И она пошла из комнаты.