Неточные совпадения
— Vous savez, mon mari m’abandonne, —
продолжала она
тем же тоном, обращаясь к генералу, — il va se faire tuer. Dites moi, pourquoi cette vilaine guerre, [Вы знаете, мой муж покидает меня. Идет на смерть. Скажите, зачем эта гадкая война,] — сказала она князю Василию и, не дожидаясь ответа, обратилась к дочери князя Василия, к красивой Элен.
И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома и
продолжала прислушиваться и приглядываться, готовая подать помощь на
тот пункт, где ослабевал разговор.
— Charmant, [Прелестно,] — прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак
того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей
продолжать работу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло
то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт
продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
— J’espère enfin, —
продолжала Анна Павловна, — que ça a été la goutte d’eau qui fera déborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец,
та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
— Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, —
продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, —
то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями, общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
— Не хотите ли перейти к
тому столу? — сказала Анна Павловна. Но Пьер, не отвечая,
продолжал свою речь.
— Lise! — только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в
том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо
продолжала...
— Моя жена, —
продолжал князь Андрей, — прекрасная женщина. Это одна из
тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
— Да, ваша правда, —
продолжала графиня. — До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, — говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. — Я знаю, что я всегда буду первою confidente [советницей] моих дочерей, и что Николинька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого),
то всё не так, как эти петербургские господа.
А обстоятельства мои до
того дурны, —
продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, — до
того дурны, что я теперь в самом ужасном положении.
— Москве больше делать нечего, как сплетничать, —
продолжал он. — Все заняты
тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
— Кроме
того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, —
продолжал Берг, — и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, —
продолжал он, пуская колечко.
Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия,
продолжал рассказывать о
том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен.
— Да, это так, — нетерпеливо
продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, — но, наконец… наконец дело в
том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
— Я тебе скажу больше, —
продолжал князь Василий, хватая ее за руку, — письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в
том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет,
то как скоро всё кончится, — князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится, — и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами
продолжая спрашивать,
то ли он сделал, чтó нужно.
И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также
продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно,
то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно.
— За
то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! — И он
продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. — Ежели нужно сказать чтò, говори. Эти два дела могу делать вместе, — прибавил он.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в
том, что отец понял его. Старик,
продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
Он
продолжал всё так же на французском языке, произнося по-русски только
те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
Нет, но что́ лучше всего, —
продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, — это
то, что сержант, приставленный к
той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он
продолжал смотреть вперед в
то время, как князь Андрей говорил ему
то, что́ он видел.
Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что
продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с
тем остается на месте.
— И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, —
продолжал он, —
то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, — сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Но, несмотря на
то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости — отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь,
продолжая кричать: «прохвосты!… закидать дорогу!…» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
— Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, —
продолжал он, — хороши мы были бы все, ожидая чего-то и
тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
Ростов,
продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер-офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к
тому, что́ говорили генералы.
— Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, — сказал государь, снова взглянул в глаза императору Францу, как бы приглашая его, если не принять участие,
то прислушаться к
тому, что́ он говорит; но император Франц,
продолжая оглядываться, не слушал.
— Коли вы не отвечаете,
то я вам скажу… —
продолжала Элен.
Он решил
продолжать игру до
тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё
продолжал думать о
том же — о столь важном, что он не обращал никакого внимания на
то, что́ происходило вокруг него. Его не только не интересовало
то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или
то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но ему всё равно было в сравнении с
теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
— Я слышал про вас, —
продолжал проезжающий, — и про постигшее вас, государь мой, несчастье. — Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что
то, что́ случилось с вами в Москве, было несчастье». — Весьма сожалею о
том, государь мой.
Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в
том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о
том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне
продолжают давать работой и деньгами всё
то, что́ они дают у других, т. е. всё, что́ они могут давать.
— Ты говоришь школы, —
продолжал он, загибая палец, — поучения и так далее,
то есть ты хочешь вывести его, — сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, — из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье — есть счастье животное, а ты его-то хочешь лишить его.
— Да, mais ce n’est pas comme vous l’entendez, [но не так, как ты думаешь.]
продолжал князь Андрей. — Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу-протоколисту, который украл какие-то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца,
то есть опять себя же.
Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно
продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что
то, что̀ он делал теперь, он делал для своего союзника.
Несмотря на
то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения,
продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митинька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с
тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
— И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный — очень хороший. Вот другая ее сестра — одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет
того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… —
продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Заметив, что мать
продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одною маленькою ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на
тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо
продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались
то подсвистыванье охотника,
то храп лошади,
то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
— Эта? Да, это — добрая собака, ловит, — равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год
тому назад отдал соседу три семьи дворовых. — Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? —
продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу
тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своею шириной.
Дядюшка
продолжал чисто, старательно и энергически-твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на
то место, с которого ушла Анисья Федоровна.
— Уж лошади ж были! —
продолжал рассказ Балага. — Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, — обратился он к Долохову, — так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не
то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
— Третье, — не слушая его,
продолжал Пьер, — вы никогда ни слова не должны говорить о
том, что̀ было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… — Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
— Прости меня, ежели я тебя утруждаю… — Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно
продолжал: — Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или
тому подобное. Правда ли это?
Пока Борис
продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о
том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
— Мир заключен… — начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить одному самому, и он
продолжал говорить с
тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, —
продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно-возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (чтò в его понятии было одно и
то же); — но и
того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира!
— Да, в этой комнате, четыре дня
тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, с
тою же насмешливою, уверенною улыбкой
продолжал Наполеон. — Чего я не могу понять, — сказал он, — это
того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о
том, что я могу сделать
то же? — с вопросом обратился он к Балашеву, и очевидно это воспоминание втолкнуло его опять в
тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.