Неточные совпадения
— Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он
был в отпуску здесь и берет его
с собой. Что делать? — сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много
горя.
Генерал-аншеф князь Николай Андреевич, по прозванью в обществе le roi de Prusse, [прусский король,]
с того времени, как при Павле
был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых
Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m-lle Bourienne. [мамзель Бурьен.]
Княгиня рассказывала случай, который
был с ними на Спасской
горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь
будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что
есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [настоящий,] но что об этом поговорим после.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе
была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди
с фонарями. Огромный дом
горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься
с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m-lle Bourienne, княжна Марья и княгиня. Князь Андрей
был позван в кабинет к отцу, который с-глазу-на-глаз хотел проститься
с ним. Все ждали их выхода.
Неприятель, вдалеке видный
с противоположной
горы, снизу, от моста, не
был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противуположным возвышением не дальше полуверсты.
Было тихо, и
с той
горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля.
— Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё-таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не
будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы
были бы давно в
горах Богемии, и вы
с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения
с войсками из России, то он должен
был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение
с Буксгевденом.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо
горами с кремско-цнаймской дороги на венско-цнаймскую. Багратион должен
был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен
был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Они выехали на противоположную
гору.
С этой
горы уже видны
были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
Князь Андрей ничего не говорил
с Тушиным. Они оба
были так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под
гору (одна разбитая пушка и единорог
были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых
Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла ее чувствовать. Со стороны князя
была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых
Горах, особенно полюбила m-lle Bourienne, проводила
с нею дни, просила ее ночевать
с собой и
с нею часто говорила о свекоре и судила его.
Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал
с ней про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых
Горах,
будет нескучно. «Очень недурна! — думал он, оглядывая ее, — очень недурна эта demoiselle de compagnie. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее
с собой, когда выйдет за меня, подумал он, — la petite est gentille». [Очень, очень недурна.]
Он
был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся
с возом под
гору.
— На
горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где
был с вечера, — доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых
Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Наполеон
с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеонова, должны
были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», — — думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы
было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и
горя, и теперь хочет еще играть
с ним, как кошка
с мышью.
Николай отвернулся от нее. Наташа
с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так
было весело в ту минуту, так далека она
была от
горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает
с молодыми людьми) нарочно обманула себя. «Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому
горю», почувствовала она, и сказала себе: «Нет, я верно ошибаюсь, он должен
быть весел так же, как и я».
Книга
была Евангелие; то белое, в чем
горела лампада,
был человечий череп
с своими дырами и зубами.
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых
Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных
с Лысыми
Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно
было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем бо́льшую часть времени.
Старый князь вышел ужинать: это
было очевидно для Пьера. Он
был с ним оба дня его пребывания в Лысых
Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых
Горах с отцом и сыном, который
был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню.
Князь Андрей
с бережливо-нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что-то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыханье, смотрела на него. И яркий свет какого-то внутреннего, прежде потушенного огня, опять
горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она
была на бале.
Зимою в Лысые
Горы приезжал князь Андрей,
был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что
с ним что-то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем-то
с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба
были недовольны друг другом.
Она
была лишена в Москве тех своих лучших радостей — бесед
с божьими людьми и уединения, — которые освежали ее в Лысых
Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни.
Княжне Марье в Москве не
с кем
было поговорить, некому поверить своего
горя, а
горя много прибавилось нового за это время.
В третьем акте
был на сцене представлен дворец, в котором
горело много свечей и повешены
были картины, изображавшие рыцарей
с бородками.
— Он лучше всех вас, — вскрикнула Наташа, приподнимаясь. — Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что́ это, что́ это! Соня, за что́? Уйдите!.. — И она зарыдала
с таким отчаянием,
с каким оплакивают люди только такое
горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала
было опять говорить; но Наташа закричала: — «Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете!» — И опять бросилась на диван.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густою колонной, — это
были резервы; повыше ее на
горе видны
были на чистом, чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны
были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна
была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся
с неприятелем.
Давно неслышанный этот звук еще радостнее и возбудительнее подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся
с горы, и всею душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что-то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между ранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большею кучей, видны
были синие французские драгуны на серых лошадях.
Колокольчик
был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых
Горах ездить
с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка — черная, белая, две старухи, мальчик-казачек, кучера и разные дворовые, провожали его.
10-го августа колонна, в которой
был его полк, поровнялась
с Лысыми
Горами.
Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву, Хотя князю Андрею и нечего
было делать в Лысых
Горах, он,
с свойственным ему желанием растравить свое
горе, решил, что он должен заехать в Лысые
Горы.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение, и что противно тому, что́ происходило в полосе Лысых
Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни) в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно
было, имели сношения
с французами, получали какие-то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах.
И действительно, к вечеру подводы не
были собраны. На деревне у кабака
была опять сходка, и на сходке положено
было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить
с пришедших из Лысых
Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Она говорила о том, что единственное утешение в ее
горе есть то, что княжна позволила ей разделить его
с нею.
Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять
с него кресты и звезды; они мне
будут рассказывать о победах над русскими,
будут притворно выражать сочувствие моему
горю…», думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанною думать за себя мыслями своего отца и брата.
Напротив, для нее несомненно
было то, что, ежели бы его не
было, то она наверное должна
была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он для. того, чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее
было то, что он
был человек
с высокою и благородною душой, который умел понять ее положение и
горе.
В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые
Горы, недавнее известие о смерти отца, — столько ощущений
было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему, и когда пришли, далеко не подействовали на него
с прежнею силой.
«Они, может
быть, умрут завтра, зачем они думают о чем-нибудь другом, кроме смерти?» И ему вдруг по какой-то тайной связи мыслей живо представился спуск
с Можайской
горы, телеги
с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под
гору, круто повернул влево и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вперед, то влево, то вправо; но везде
были солдаты,
с одинаково-озабоченными лицами, занятыми каким-то невидным, но очевидно важным делом. Все
с одинаково-недовольно-вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу
было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли
с лошадей и пешком вошли на
гору.
Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и отданной на жертву огню (большой покинутый деревянный город необходимо должен
был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе
с тем, только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшею славой русского народа.
Уже петухи
пели, когда они дошли до Можайска, и стали подниматься на крутую городскую
гору. Пьер шел вместе
с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор
был внизу под
горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы
с ним не столкнулся на половине
горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что
было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил напротив, что всё русское войско уничтожено; кто говорил о Московском ополчении, которое пойдет,
с духовенством впереди, на Три
Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не велено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п. и т. п.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три
Горы с оружием, и что там
будет большое сражение.
2-го сентября в 10 часов утра
была такая погода. Блеск утра
был волшебный. Москва
с Поклонной
горы расстилалась просторно
с своею рекой, своими садами и церквами, и, казалось, жила своею жизнью, трепеща как звездами своими куполами в лучах солнца.
На повозке
была гора вещей, и на самом верху, рядом
с детским кверху ножками перевернутым стульчиком, сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая.
Не только со вчерашнего свиданья
с Кутузовым на Поклонной
горе, но и
с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда
с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество, и жители до половины повыехали, граф Растопчин знал, что Москва
будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки
с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что
горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть.
С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не
было больше
с семейством: он пошел вперед
с своим полком, шедшим к Троице.)