Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что́ он знал, и слушая
рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Неточные совпадения
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают
друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку-баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с
другой —
рассказ о неуспехе какой-то Марьи Викторовны.
Еще Магницкий не успел докончить своего
рассказа, как уж кто-то
другой заявил свою готовность рассказать что-то, что́ было еще смешнее.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли
другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать
рассказов, которые ему делали.
Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим
другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на. толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его
рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех
рассказах, которые передавали
друг другу на разных концах армии, на то, чтó сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, чтó сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же, как и в душе каждого русского человека.
Княжна Марья понимала
рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела
другое, чтò поглощало всё ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И эта в первый раз пришедшая ей мысль наполняла ее душу радостию.
Пьер кончил свой
рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, чтò он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, чтò сказать теперь, чтобы перевести разговор на
другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи, и что пора спать.
Я с большей отрадой смотрел на кафров и негров в Африке, на малайцев по островам Индийского океана, но с глубокой тоской следил в китайских кварталах за общим потоком китайской жизни, наблюдал подробности и попадавшиеся мне ближе личности, слушал
рассказы других, бывалых и знающих людей.
После полудня мы услышали выстрелы. Это Г.И. Гранатман и А.И. Мерзляков давали знать о своем возвращении. Встреча наша была радостной. Начались расспросы и
рассказы друг другу о том, кто где был и кто что видел. Разговоры эти затянулись до самой ночи.
Неточные совпадения
«Грехи, грехи, — послышалось // Со всех сторон. — Жаль Якова, // Да жутко и за барина, — // Какую принял казнь!» // — Жалей!.. — Еще прослушали // Два-три
рассказа страшные // И горячо заспорили // О том, кто всех грешней? // Один сказал: кабатчики, //
Другой сказал: помещики, // А третий — мужики. // То был Игнатий Прохоров, // Извозом занимавшийся, // Степенный и зажиточный
По
рассказам Вареньки о том, что делала мадам Шталь и
другие, кого она называла, Кити уже составила себе план будущей жизни.
В середине
рассказа старика об его знакомстве с Свияжским ворота опять заскрипели, и на двор въехали работники с поля с сохами и боронами. Запряженные в сохи и бороны лошади были сытые и крупные. Работники, очевидно, были семейные: двое были молодые, в ситцевых рубахах и картузах;
другие двое были наемные, в посконных рубахах, — один старик,
другой молодой малый. Отойдя от крыльца, старик подошел к лошадям и принялся распрягать.
Все это я выдумал, потому что решительно не помнил, что мне снилось в эту ночь; но когда Карл Иваныч, тронутый моим
рассказом, стал утешать и успокаивать меня, мне казалось, что я точно видел этот страшный сон, и слезы полились уже от
другой причины.
Рассказы и болтовня среди собравшейся толпы, лениво отдыхавшей на земле, часто так были смешны и дышали такою силою живого
рассказа, что нужно было иметь всю хладнокровную наружность запорожца, чтобы сохранять неподвижное выражение лица, не моргнув даже усом, — резкая черта, которою отличается доныне от
других братьев своих южный россиянин.