Неточные совпадения
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им
песню...
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик-запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую
песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То-то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…»
Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Солдаты, в такт
песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу.
Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках
песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты.
Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт
песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой.
— Друг сердечный, ты как? — сказал он при звуках
песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
Бойкая
песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которою говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
«Выпускала сокола̀ да из правова рукава», говорила
песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках
песни.
— Я рад, — отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала
песня.
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт
песни.
Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские
песни.
Она пела ему его любимые
песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что́ намерен был сказать, сам не зная, что́ он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится.
— Как отлично? — с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. — Не отлично, а это прелесть, что такое! — Ей так же как грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта
песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную
песню: По у-ли-и-ице мостовой.
В раз, в такт, с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив
песни.
Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически-твердо отделывать
песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна.
Чуть-чуть что-то смеялось в его лице, с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась
песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что-то.
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл
песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из-за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит девица, постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
Дядюшка сыграл еще
песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую
песню.
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в
песне всё значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев — так только, для складу.
Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к
песне.
Чтó делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив
песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснились в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались
песни, пляски, хороводы и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющею улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда-то.
Когда они кончили свою
песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые, длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую-то нескладную
песню, подошли к офицерам.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и
песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
Кавалерийский полк с
песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу.
— Да на чужой стороне живучѝ… — выделывали они плясовую солдатскую
песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противуположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
«Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем-нибудь другом, кроме смерти?» И ему вдруг по какой-то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и
песня кавалеристов.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и
песни.
Все они пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую-то
песню.
В середине
песни, в сенях и на крыльце, послышались крики драки и удары.
Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и
песни.
Он пел
песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел как поют птицы, очевидно потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, чтò он сказал минуту тому назад, так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую
песню.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской
песни.
С торжественным победным маршем сливалась
песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
— Все замолкли и негромкий, бархатно-приятный голос запел
песню. В конце третьей строфы, в раз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» но несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся и в установившемся молчании, слышалось тяжелое пыхтенье.
— Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… — припевал он, как будто икая на каждом слоге
песни.
— То-то смеху, — сказал он, возвращаясь. — Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда!
Песни играет.
Морель, маленький, коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по-бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубёнку. Он, видимо захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую
песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.