Неточные совпадения
Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно,
глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого
света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица,
глаза эти делались привлекательнее красоты.
Из больших
глаз ее светились лучи доброго и робкого
света.
Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
— Ну, что́, юноша? — сказал он, вздохнув и из-под приподнятых бровей взглянув в
глаза Ростова. Какой-то
свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из
глаз Телянина в
глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
Он открыл
глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над
светом углей. В этом
свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой-то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на
свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив
глаза.
Она сидела за шкапчиком, устремив
глаза на полосу
света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном
свете бляхи и
глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
— Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой! как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… — заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми
глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный
свет сквозь замерзшие окна.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись
глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на
свете, перегнувшись, заговорил с ней.
Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихою и спокойною улыбкой, не спуская
глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий
свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух.
Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез
глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимою быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым
светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами.
Она большими, открытыми
глазами смотрела на лунный
свет и тени, всякую секунду ждала увидать его мертвое лицо, и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен, на своей даче на Каменном Острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными, блестящими
глазами, обворожительный m-r de Jobert, un Jésuite à robe courte, [г-н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при
свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к Богу, к Христу, к сердцу Божьей Матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною, католическою религией.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и
глаза осветились новым, лучистым
светом.
— Знаю, знаю, мой невинный ангел, но это не я говорю, это скажут люди, свет, и никогда не простят тебе этого. Пойми, ради Бога, чего я хочу. Я хочу, чтоб ты и в
глазах света была чиста и безукоризненна, какова ты в самом деле…
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из
глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на
свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
Она потушила умышленно
свет в
глазах, но он светился против ее воли в чуть заметной улыбке.
В
глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в
свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
Он видел только ее ясные, правдивые
глаза, испуганные той же радостью любви, которая наполняла и его сердце.
Глаза эти светились ближе и ближе, ослепляя его своим
светом любви. Она остановилась подле самого его, касаясь его. Руки ее поднялись и опустились ему на плечи.
— Надо только не закрывать
глаз, чтобы не лишиться
света, — продолжал Алексей Александрович.