Неточные совпадения
Несмотря на испытываемое им
чувство гордости и как бы возврата молодости, когда любимая дочь шла с ним под руку, ему теперь как будто неловко и совестно было за свою сильную походку, за свои крупные, облитые жиром члены. Он испытывал
почти чувство человека неодетого в обществе.
Он не признавал этого
чувства, но в глубине души ему хотелось, чтоб она пострадала за нарушение его спокойствия и
чести.
«Вот положение! ― думал он, ― Если б он боролся, отстаивал свою
честь, я бы мог действовать, выразить свои
чувства; но эта слабость или подлость… Он ставит меня в положение обманщика, тогда как я не хотел и не хочу этим быть».
Доктор и доктора говорили, что это была родильная горячка, в которой из ста было 99 шансов, что кончится смертью. Весь день был жар, бред и беспамятство. К полночи больная лежала без
чувств и
почти без пульса.
Несмотря на то, что она только что говорила, что он лучше и добрее ее, при быстром взгляде, который она бросила на него, охватив всю его фигуру со всеми подробностями,
чувства отвращения и злобы к нему и зависти за сына охватили ее. Она быстрым движением опустила вуаль и, прибавив шагу,
почти выбежала из комнаты.
Кроме того, в девочке всё было еще ожидания, а Сережа был уже
почти человек, и любимый человек; в нем уже боролись мысли,
чувства; он понимал, он любил, он судил ее, думала она, вспоминая его слова и взгляды.
Вронский в первый раз испытывал против Анны
чувство досады,
почти злобы за ее умышленное непонимание своего положения.
Чувство это усиливалось еще тем, что он не мог выразить ей причину своей досады. Если б он сказал ей прямо то, что он думал, то он сказал бы: «в этом наряде, с известной всем княжной появиться в театре — значило не только признать свое положение погибшей женщины, но и бросить вызов свету, т. е. навсегда отречься от него».
Она стала для него чем-то вроде ящика письменного стола, — ящика, в который прячут интимные вещи; стала ямой, куда он выбрасывал сор своей души. Ему казалось, что, высыпая на эту женщину слова, которыми он с детства оброс, как плесенью, он постепенно освобождается от их липкой тяжести, освобождает в себе волевого, действенного человека. Беседы с Никоновой награждали его
чувством почти физического облегчения, и он все чаще вспоминал Дьякона:
Польская душа — аристократична и индивидуалистична до болезненности, в ней так сильно не только
чувство чести, связанное с рыцарской культурой, неведомой России, но и дурной гонор.
Вы запираетесь во всем, уклоняетесь от ответов и из ложного
чувства чести бережете людей, о которых мы знаем больше, чем вы, и которые не были так скромны, как вы;
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую
честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим
чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
Трудись! Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия — не неметчина, // Нам
чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные // У нас труду не учатся. // У нас чиновник плохонький, // И тот полов не выметет, // Не станет печь топить… // Скажу я вам, не хвастая, // Живу
почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса // Не отличу ячменного. // А мне поют: «Трудись!»
Стародум. Как понимать должно тому, у кого она в душе. Обойми меня, друг мой! Извини мое простосердечие. Я друг честных людей. Это
чувство вкоренено в мое воспитание. В твоем вижу и
почитаю добродетель, украшенную рассудком просвещенным.
Посмотрите, вот нас двое умных людей; мы знаем заранее, что обо всем можно спорить до бесконечности, и потому не спорим; мы знаем
почти все сокровенные мысли друг друга; одно слово — для нас целая история; видим зерно каждого нашего
чувства сквозь тройную оболочку.
«Зачем вечор так рано скрылись?» — // Был первый Оленькин вопрос. // Все
чувства в Ленском помутились, // И молча он повесил нос. // Исчезла ревность и досада // Пред этой ясностию взгляда, // Пред этой нежной простотой, // Пред этой резвою душой!.. // Он смотрит в сладком умиленье; // Он видит: он еще любим; // Уж он, раскаяньем томим, // Готов просить у ней прощенье, // Трепещет, не находит слов, // Он счастлив, он
почти здоров…