Неточные совпадения
Николай Левин продолжал говорить: — Ты знаешь, что капитал давит работника, — работники у нас,
мужики, несут всю тягость
труда и поставлены так, что сколько бы они ни трудились, они не могут выйти из своего скотского положения.
Для Константина народ был только главный участник в общем
труде, и, несмотря на всё уважение и какую-то кровную любовь к
мужику, всосанную им, как он сам говорил, вероятно с молоком бабы-кормилицы, он, как участник с ним в общем деле, иногда приходивший в восхищенье от силы, кротости, справедливости этих людей, очень часто, когда в общем деле требовались другие качества, приходил в озлобление на народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь.
— Да так же и вести, как Михаил Петрович: или отдать исполу, или внаймы
мужикам; это можно, но только этим самым уничтожается общее богатство государства. Где земля у меня при крепостном
труде и хорошем хозяйстве приносила сам-девять, она исполу принесет сам-третей. Погубила Россию эмансипация!
— Ну, так я тебе скажу: то, что ты получаешь за свой
труд в хозяйстве лишних, положим, пять тысяч, а наш хозяин
мужик, как бы он ни трудился, не получит больше пятидесяти рублей, точно так же бесчестно, как то, что я получаю больше столоначальника и что Мальтус получает больше дорожного мастера. Напротив, я вижу какое-то враждебное, ни на чем не основанное отношение общества к этим людям, и мне кажется, что тут зависть…
Я не говорю, чтоб отношения русского культурного человека к мужику, в том виде, в каком они выработались после крестьянской реформы, представляли нечто идеальное, равно как не утверждаю и того, чтоб благодеяния, развиваемые русской культурой, были особенно ценны; но я не могу согласиться с одним: что приурочиваемое каким-то образом к обычаям культурного человека свойство пользоваться
трудом мужика, не пытаясь обсчитать его, должно предполагаться равносильным ниспровержению основ.
Неточные совпадения
Принял он Чичикова отменно ласково и радушно, ввел его совершенно в доверенность и рассказал с самоуслажденьем, скольких и скольких стоило ему
трудов возвесть именье до нынешнего благосостояния; как трудно было дать понять простому
мужику, что есть высшие побуждения, которые доставляют человеку просвещенная роскошь, искусство и художества; сколько нужно было бороться с невежеством русского
мужика, чтобы одеть его в немецкие штаны и заставить почувствовать, хотя сколько-нибудь, высшее достоинство человека; что баб, несмотря на все усилия, он до сих <пор> не мог заставить надеть корсет, тогда как в Германии, где он стоял с полком в 14-м году, дочь мельника умела играть даже на фортепиано, говорила по-французски и делала книксен.
Уже он видел себя действующим и правящим именно так, как поучал Костанжогло, — расторопно, осмотрительно, ничего не заводя нового, не узнавши насквозь всего старого, все высмотревши собственными глазами, всех
мужиков узнавши, все излишества от себя оттолкнувши, отдавши себя только
труду да хозяйству.
— Вон сколько земли оставил впусте! — говорил, начиная сердиться, Костанжогло. — Хоть бы повестил вперед, так набрели бы охотники. Ну, уж если нечем пахать, так копай под огород. Огородом бы взял.
Мужика заставил пробыть четыре года без
труда. Безделица! Да ведь этим одним ты уже его развратил и навеки погубил. Уж он успел привыкнуть к лохмотью и бродяжничеству! Это стало уже жизнью его. — И, сказавши это, плюнул Костанжогло, и желчное расположение осенило сумрачным облаком его чело…
Увидя, что
мужик, трудяся над дугами, // Их прибыльно сбывает с рук // (А дуги гнут с терпеньем и не вдруг), // Медведь задумал жить такими же
трудами.
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит
труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если наука и жизнь противоречат ему.] мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что
мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.