Неточные совпадения
И,
заметив полосу света, пробившуюся с боку одной из суконных стор, он весело скинул ноги с дивана, отыскал ими шитые женой (подарок ко дню рождения в прошлом году), обделанные в золотистый сафьян туфли и по старой, девятилетней привычке, не вставая, потянулся рукой к
тому месту, где в спальне у него висел халат.
Левин вдруг покраснел, но не так, как краснеют взрослые люди, — слегка, сами
того не
замечая, но так, как краснеют мальчики, — чувствуя, что они смешны своей застенчивостью и вследствие
того стыдясь и краснея еще больше, почти до слез. И так странно было видеть это умное, мужественное лицо в таком детском состоянии, что Облонский перестал смотреть на него.
— Нет, без шуток, что ты выберешь,
то и хорошо. Я побегал на коньках, и есть хочется. И не думай, — прибавил он,
заметив на лице Облонского недовольное выражение, — чтоб я не оценил твоего выбора. Я с удовольствием поем хорошо.
Как ни казенна была эта фраза, Каренина, видимо, от души поверила и порадовалась этому. Она покраснела, слегка нагнулась, подставила свое лицо губам графини, опять выпрямилась и с
тою же улыбкой, волновавшеюся между губами и глазами, подала руку Вронскому. Он пожал маленькую ему поданную руку и, как чему-то особенному, обрадовался
тому энергическому пожатию, с которым она крепко и
смело тряхнула его руку. Она вышла быстрою походкой, так странно легко носившею ее довольно полное тело.
Чувство
то было давнишнее, знакомое чувство, похожее на состояние притворства, которое она испытывала в отношениях к мужу; но прежде она не
замечала этого чувства, теперь она ясно и больно сознала его.
Еще в
то время, как он подходил к Анне Аркадьевне сзади, он
заметил с радостью, что она чувствовала его приближение и оглянулась было и, узнав его, опять обратилась к мужу.
— О, прекрасно! Mariette говорит, что он был мил очень и… я должен тебя огорчить… не скучал о тебе, не так, как твой муж. Но еще раз merci, мой друг, что подарила мне день. Наш милый самовар будет в восторге. (Самоваром он называл знаменитую графиню Лидию Ивановну, за
то что она всегда и обо всем волновалась и горячилась.) Она о тебе спрашивала. И знаешь, если я
смею советовать, ты бы съездила к ней нынче. Ведь у ней обо всем болит сердце. Теперь она, кроме всех своих хлопот, занята примирением Облонских.
Алексей Александрович ничего особенного и неприличного не нашел в
том, что жена его сидела с Вронским у особого стола и о чем-то оживленно разговаривала; но он
заметил, что другим в гостиной это показалось чем-то особенным и неприличным, и потому это показалось неприличным и ему. Он решил, что нужно сказать об этом жене.
И он от двери спальной поворачивался опять к зале; но, как только он входил назад в темную гостиную, ему какой-то голос говорил, что это не так и что если другие
заметили это,
то значит, что есть что-нибудь.
Алексей Александрович, сам не
замечая того, говорил совершенно не
то, что приготовил.
Он не испытывал
того стыда, который обыкновенно мучал его после падения, и он мог
смело смотреть в глаза людям.
Левин был благодарен Облонскому за
то, что
тот со своим всегдашним тактом,
заметив, что Левин боялся разговора о Щербацких, ничего не говорил о них; но теперь Левину уже хотелось узнать
то, что его так мучало, но он не
смел заговорить.
Ему хотелось оглянуться назад, но он не
смел этого сделать и старался успокоивать себя и не посылать лошади, чтобы приберечь в ней запас, равный
тому, который, он чувствовал, оставался в Гладиаторе.
Она говорила очень просто и естественно, но слишком много и слишком скоро. Она сама чувствовала это,
тем более что в любопытном взгляде, которым взглянул на нее Михаил Васильевич, она
заметила, что он как будто наблюдал ее.
Анна, покрасневшая в
ту минуту, как вошел сын,
заметив, что Сереже неловко, быстро вскочила, подняла с плеча сына руку Алексея Александровича и, поцеловав сына, повела его на террасу и тотчас же вернулась.
Когда после
того, как Махотин и Вронский перескочили большой барьер, следующий офицер упал тут же на голову и разбился замертво и шорох ужаса пронесся по всей публике, Алексей Александрович видел, что Анна даже не
заметила этого и с трудом поняла, о чем заговорили вокруг.
— Пойдемте, если вам угодно, — сказал он по-французски; но Анна прислушивалась к
тому, что говорил генерал, и не
заметила мужа.
Она не слышала половины его слов, она испытывала страх к нему и думала о
том, правда ли
то, что Вронский не убился. О нем ли говорили, что он цел, а лошадь сломала спину? Она только притворно-насмешливо улыбнулась, когда он кончил, и ничего не отвечала, потому что не слыхала
того, что он говорил. Алексей Александрович начал говорить
смело, но, когда он ясно понял
то, о чем он говорит, страх, который она испытывала, сообщился ему. Он увидел эту улыбку, и странное заблуждение нашло на него.
Русская девушка ухаживала за мадам Шталь и, кроме
того, как
замечала Кити, сходилась со всеми тяжело-больными, которых было много на водах, и самым натуральным образом ухаживала зa ними.
С следующего дня, наблюдая неизвестного своего друга, Кити
заметила, что М-llе Варенька и с Левиным и его женщиной находится уже в
тех отношениях, как и с другими своими protégés. Она подходила к ним, разговаривала, служила переводчицей для женщины, не умевшей говорить ни на одном иностранном языке.
Князь подошёл к ней. И тотчас же в глазах его Кити
заметила смущавший её огонек насмешки. Он подошёл к мадам Шталь и заговорил на
том отличном французском языке, на котором столь немногие уже говорят теперь, чрезвычайно учтиво и мило.
Он постоянно наблюдал и узнавал всякого рода людей и в
том числе людей-мужиков, которых он считал хорошими и интересными людьми, и беспрестанно
замечал в них новые черты, изменял о них прежние суждения и составлял новые.
Чем больше он узнавал брата,
тем более
замечал, что и Сергей Иванович и многие другие деятели для общего блага не сердцем были приведены к этой любви к общему благу, но умом рассудили, что заниматься этим хорошо, и только потому занимались этим.
Но быть гласным, рассуждать о
том, сколько золотарей нужно и как трубы провести в городе, где я не живу; быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть часов слушать всякий вздор, который
мелют защитники и прокуроры, и как председатель спрашивает у моего старика Алешки-дурачка: «признаете ли вы, господин подсудимый, факт похищения ветчины?» — «Ась?»
Только это
заметил Левин и, не думая о
том, кто это может ехать, рассеянно взглянул в карету.
Теперь же, если уже ему бросали эту перчатку,
то он
смело поднимал ее и требовал назначения особой комиссии для изучения и поверки трудов комиссии орошения полей Зарайской губернии; но зато уже он не давал никакого спуску и
тем господам.
Он, желая выказать свою независимость и подвинуться, отказался от предложенного ему положения, надеясь, что отказ этот придаст ему большую цену; но оказалось, что он был слишком
смел, и его оставили; и, волей-неволей сделав себе положение человека независимого, он носил его, весьма тонко и умно держа себя, так, как будто он ни на кого не сердился, не считал себя никем обиженным и желает только
того, чтоб его оставили в покое, потому что ему весело.
Вронский три года не видал Серпуховского. Он возмужал, отпустив бакенбарды, но он был такой же стройный, не столько поражавший красотой, сколько нежностью и благородством лица и сложения. Одна перемена, которую
заметил в нем Вронский, было
то тихое, постоянное сияние, которое устанавливается на лицах людей, имеющих успех и уверенных в признании этого успеха всеми. Вронский знал это сияние и тотчас же
заметил его на Серпуховском.
— И я не один, — продолжал Левин, — я сошлюсь на всех хозяев, ведущих рационально дело; все, зa редкими исключениями, ведут дело в убыток. Ну, вы скажите, что̀ ваше хозяйство — выгодно? — сказал Левин, и тотчас же во взгляде Свияжского Левин
заметил то мимолетное выражение испуга, которое он
замечал, когда хотел проникнуть далее приемных комнат ума Свияжского.
Правда, часто, разговаривая с мужиками и разъясняя им все выгоды предприятия, Левин чувствовал, что мужики слушают при этом только пение его голоса и знают твердо, что, что бы он ни говорил, они не дадутся ему в обман. В особенности чувствовал он это, когда говорил с самым умным из мужиков, Резуновым, и
заметил ту игру в глазах Резунова, которая ясно показывала и насмешку над Левиным и твердую уверенность, что если будет кто обманут,
то уж никак не он, Резунов.
Но ни
тот, ни другой не
смели говорить о ней, и потому всё, что бы они ни говорили, не выразив
того, что одно занимало их, ― всё было ложь.
― Скоро, скоро. Ты говорил, что наше положение мучительно, что надо развязать его. Если бы ты знал, как мне оно тяжело, что бы я дала за
то, чтобы свободно и
смело любить тебя! Я бы не мучалась и тебя не мучала бы своею ревностью… И это будет скоро, но не так, как мы думаем.
Эти два обстоятельства были: первое
то, что вчера он, встретив на улице Алексея Александровича,
заметил, что он сух и строг с ним, и, сведя это выражение лица Алексея Александровича и
то, что он не приехал к ним и не дал энать о себе, с
теми толками, которые он слышал об Анне и Вронском, Степан Аркадьич догадывался, что что-то не ладно между мужем и женою.
— Вы ехали в Ергушово, — говорил Левин, чувствуя, что он захлебывается от счастия, которое заливает его душу. «И как я
смел соединять мысль о чем-нибудь не-невинном с этим трогательным существом! И да, кажется, правда
то, что говорила Дарья Александровна», думал он.
— Если бы не было этого преимущества анти-нигилистического влияния на стороне классических наук, мы бы больше подумали, взвесили бы доводы обеих сторон, — с тонкою улыбкой говорил Сергей Иванович, — мы бы дали простор
тому и другому направлению. Но теперь мы знаем, что в этих пилюлях классического образования лежит целебная сила антинигилизма, и мы
смело предлагаем их нашим пациентам… А что как нет и целебной силы? — заключил он, высыпая аттическую соль.
Левин часто
замечал при спорах между самыми умными людьми, что после огромных усилий, огромного количества логических тонкостей и слов спорящие приходили наконец к сознанию
того, что
то, что они долго бились доказать друг другу, давным давно, с начала спора, было известно им, но что они любят разное и потому не хотят назвать
того, что они любят, чтобы не быть оспоренными.
Он просидел у них час, два, три, разговаривал о разных предметах, но подразумевал одно
то, что наполняло его душу, и не
замечал того, что он надоел им ужасно и что им давно пора было спать.
Хлебники, лавки запертые, ночные извозчики, дворники, метущие тротуары, мелькали в его глазах, и он наблюдал всё это, стараясь заглушить в себе мысль о
том, что ожидает его и чего он не
смеет желать и всё-таки желает.
Я хочу подставить другую щеку, я хочу отдать рубаху, когда у меня берут кафтан, и
молю Бога только о
том, чтоб он не отнял у меня счастье прощения!
Сначала он из одного чувства сострадания занялся
тою новорожденною слабенькою девочкой, которая не была его дочь и которая была заброшена во время болезни матери и, наверно, умерла бы, если б он о ней не позаботился, — и сам не
заметил, как он полюбил ее.
Когда прошло
то размягченье, произведенное в ней близостью смерти, Алексей Александрович стал
замечать, что Анна боялась его, тяготилась им и не могла смотреть ему прямо в глаза. Она как будто что-то хотела и не решалась сказать ему и, тоже как бы предчувствуя, что их отношения не могут продолжаться, чего-то ожидала от него.
Во все это тяжелое время Алексей Александрович
замечал, что светские знакомые его, особенно женщины, принимали особенное участие в нем и его жене. Он
замечал во всех этих знакомых с трудом скрываемую радость чего-то,
ту самую радость, которую он видел в глазах адвоката и теперь в глазах лакея. Все как будто были в восторге, как будто выдавали кого-то замуж. Когда его встречали,
то с едва скрываемою радостью спрашивали об ее здоровье.
— Вопрос только в
том, как, на каких условиях ты согласишься сделать развод. Она ничего не хочет, не
смеет просить тебя, она всё предоставляет твоему великодушию.
Не позаботясь даже о
том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения, не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И не думая и не
замечая того, есть кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.
Несчастие, почти умопомешательство, видно было в этом подвижном, довольно красивом лице в
то время, как он, не
замечая даже выхода Анны, продолжал торопливо и горячо высказывать свои мысли.
Часто он
замечал, как и в настоящей похвале, что технику противополагали внутреннему достоинству, как будто можно было написать хорошо
то, что было дурно.
Он испытывал в первую минуту чувство подобное
тому, какое испытывает человек, когда, получив вдруг сильный удар сзади, с досадой и желанием
мести оборачивается, чтобы найти виновного, и убеждается, что это он сам нечаянно ударил себя, что сердиться не на кого и надо перенести и утишить боль.
Агафья Михайловна, видя, что дело доходит до ссоры, тихо поставила чашку и вышла. Кити даже не
заметила ее. Тон, которым муж сказал последние слова, оскорбил ее в особенности
тем, что он, видимо, не верил
тому, что она сказала.
«Не может быть, чтоб это страшное тело был брат Николай», подумал Левин. Но он подошел ближе, увидал лицо, и сомнение уже стало невозможно. Несмотря на страшное изменение лица, Левину стòило взглянуть в эти живые поднявшиеся на входившего глаза,
заметить легкое движение рта под слипшимися усами, чтобы понять
ту страшную истину, что это мертвое тело было живой брат.
— Нынче кончится, посмотрите, — сказала Марья Николаевна хотя и шопотом, но так, что больной, очень чуткий, как
замечал Левин, должен был слышать ее. Левин зашикал на нее и оглянулся на больного. Николай слышал; но эти слова не произвели на него никакого впечатления. Взгляд его был всё
тот же укоризненный и напряженный.