Неточные совпадения
Вронский три года не видал Серпуховского. Он возмужал, отпустив бакенбарды, но он был такой же стройный, не столько поражавший красотой, сколько
нежностью и благородством лица и сложения. Одна перемена, которую заметил в нем Вронский, было то
тихое, постоянное сияние, которое устанавливается на лицах людей, имеющих успех и уверенных в признании этого успеха всеми. Вронский знал это сияние и тотчас же заметил его на Серпуховском.
И Степан Аркадьич улыбнулся. Никто бы на месте Степана Аркадьича, имея дело с таким отчаянием, не позволил себе улыбнуться (улыбка показалась бы грубой), но в его улыбке было так много доброты и почти женской
нежности, что улыбка его не оскорбляла, а смягчала и успокоивала. Его
тихие успокоительные речи и улыбки действовали смягчающе успокоительно, как миндальное масло. И Анна скоро почувствовала это.
Если б он мог изменить свой характер, приобрести то влечение к
тихой нежности, какого требовала ее натура, о, тогда, конечно, было бы другое.
Но в его голосе, когда он говорил с попадьею, в его взгляде, обращенном на нее, была
тихая нежность, которую одна только она могла уловить своим измученным сердцем.
Неточные совпадения
Райский видел этот постоянный взгляд глубокого умиления и почтительной сдержанности, слушал эти
тихие, с примесью невольно прорывавшейся
нежности, речи Тушина, обращаемые к Вере.
Он вспомнил, что когда она стала будто бы целью всей его жизни, когда он ткал узор счастья с ней, — он, как змей, убирался в ее цвета, окружал себя, как в картине, этим же
тихим светом; увидев в ней искренность и
нежность, из которых создано было ее нравственное существо, он был искренен, улыбался ее улыбкой, любовался с ней птичкой, цветком, радовался детски ее новому платью, шел с ней плакать на могилу матери и подруги, потому что плакала она, сажал цветы…
Он сжал ее маленькую руку в своей. Ему казалось странным, что ее
тихое ответное пожатие так непохоже на прежние: слабое движение ее маленьких пальцев отражалось теперь в глубине его сердца. Вообще, кроме прежней Эвелины, друга его детства, теперь он чувствовал в ней еще какую-то другую, новую девушку. Сам он показался себе могучим и сильным, а она представилась плачущей и слабой. Тогда, под влиянием глубокой
нежности, он привлек ее одною рукой, а другою стал гладить ее шелковистые волосы.
Ночь была
тихая, светлая, и воздух благорастворенной вливал в чувства особую
нежность, которую лучше ощущать, нежели описать удобно.
Едва оторванные, говоря фигурально, от материнской груди, от ухода преданных нянек, от утренних и вечерних ласк,
тихих и сладких, они хотя и стыдились всякого проявления
нежности, как «бабства», но их неудержимо и сладостно влекло к поцелуям, прикосновениям, беседам на ушко.