Неточные совпадения
— Кто это входил? —
спросил он
у сторожа.
— Ну, хорошо, хорошо. Погоди еще, и ты придешь к этому. Хорошо, как
у тебя три тысячи десятин в Каразинском уезде, да такие мускулы, да свежесть, как
у двенадцатилетней девочки, — а придешь и ты к нам. Да, так о том, что ты
спрашивал: перемены нет, но жаль, что ты так давно не был.
Когда Облонский
спросил у Левина, зачем он собственно приехал, Левин покраснел и рассердился на себя за то, что покраснел, потому что он не мог ответить ему: «я приехал сделать предложение твоей свояченице», хотя он приехал только за этим.
Профессор с досадой и как будто умственною болью от перерыва оглянулся на странного вопрошателя, похожего более на бурлака, чем на философа, и перенес глаза на Сергея Ивановича, как бы
спрашивая: что ж тут говорить? Но Сергей Иванович, который далеко не с тем усилием и односторонностью говорил, как профессор, и
у которого в голове оставался простор для того, чтоб и отвечать профессору и вместе понимать ту простую и естественную точку зрения, с которой был сделан вопрос, улыбнулся и сказал...
— Ну, что
у вас земство, как? —
спросил Сергей Иванович, который очень интересовался земством и приписывал ему большое значение.
—
У вас нет ничего неприятного? Впрочем, я не имею права
спрашивать, — быстро проговорил он.
— Ты слишком уже подчеркиваешь свою нежность, чтоб я очень ценила, — сказала она тем же шуточным тоном, невольно прислушиваясь к звукам шагов Вронского, шедшего за ними. «Но что мне за дело?» подумала она и стала
спрашивать у мужа, как без нее проводил время Сережа.
— О, прекрасно! Mariette говорит, что он был мил очень и… я должен тебя огорчить… не скучал о тебе, не так, как твой муж. Но еще раз merci, мой друг, что подарила мне день. Наш милый самовар будет в восторге. (Самоваром он называл знаменитую графиню Лидию Ивановну, за то что она всегда и обо всем волновалась и горячилась.) Она о тебе
спрашивала. И знаешь, если я смею советовать, ты бы съездила к ней нынче. Ведь
у ней обо всем болит сердце. Теперь она, кроме всех своих хлопот, занята примирением Облонских.
— Извините меня, доктор, но это право ни к чему не поведет. Вы
у меня по три раза то же самое
спрашиваете.
— Да какие же могут быть
у тебя гадкие мысли? —
спросила Долли улыбаясь.
— Как, вы были
у Шюцбург? —
спросила хозяйка от самовара.
— Я не стану тебя учить тому, что ты там пишешь в присутствии, — сказал он, — а если нужно, то
спрошу у тебя. А ты так уверен, что понимаешь всю эту грамоту о лесе. Она трудна. Счел ли ты деревья?
Как ни старался Левин преодолеть себя, он был мрачен и молчалив. Ему нужно было сделать один вопрос Степану Аркадьичу, но он не мог решиться и не находил ни формы, ни времени, как и когда его сделать. Степан Аркадьич уже сошел к себе вниз, разделся, опять умылся, облекся в гофрированную ночную рубашку и лег, а Левин все медлил
у него в комнате, говоря о разных пустяках и не будучи в силах
спросить, что хотел.
— Барин приехал? —
спросил он
у садовника.
На его квартире никого уже не было дома: все были на скачках, и лакей его дожидался
у ворот. Пока он переодевался, лакей сообщил ему, что уже начались вторые скачки, что приходило много господ
спрашивать про него, и из конюшни два раза прибегал мальчик.
— Где Корд? —
спросил он
у конюха.
Если бы кто-нибудь имел право
спросить Алексея Александровича, что он думает о поведении своей жены, то кроткий, смирный Алексей Александрович ничего не ответил бы, а очень бы рассердился на того человека, который
у него
спросил бы про это.
От этого-то и было в выражении лица Алексея Александровича что-то гордое и строгое, когда
у него
спрашивали про здоровье его жены.
— Ну, так подойдем, — сказала Кити, решительно поворачиваясь. — Как ваше здоровье нынче? —
спросила она
у Петрова.
— О, нет, папа! — горячо возразила Кити. — Варенька обожает ее. И потом она делает столько добра!
У кого хочешь
спроси! Ее и Aline Шталь все знают.
— Может быть, — сказал он, пожимая локтем её руку. — Но лучше, когда делают так, что,
у кого ни
спроси, никто не знает.
Константин Левин, если б
у него
спросили, любит ли он народ, решительно не знал бы, как на это ответить.
— Нет,
у кого хочешь
спроси, — решительно отвечал Константин Левин, — грамотный, как работник, гораздо хуже. И дорог починить нельзя; а мосты как поставят, так и украдут.
Но быть гласным, рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как трубы провести в городе, где я не живу; быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть часов слушать всякий вздор, который мелют защитники и прокуроры, и как председатель
спрашивает у моего старика Алешки-дурачка: «признаете ли вы, господин подсудимый, факт похищения ветчины?» — «Ась?»
— Всё равно, вы делаете предложение, когда ваша любовь созрела или когда
у вас между двумя выбираемыми совершился перевес. А девушку не
спрашивают. Хотят, чтоб она сама выбирала, а она не может выбрать и только отвечает: да и нет.
Ей хотелось
спросить, где его барин. Ей хотелось вернуться назад и послать ему письмо, чтобы он приехал к ней, или самой ехать к нему. Но ни того, ни другого, ни третьего нельзя было сделать: уже впереди слышались объявляющие о ее приезде звонки, и лакей княгини Тверской уже стал в полуоборот
у отворенной двери, ожидая ее прохода во внутренние комнаты.
— Это вы захватываете область княгини Мягкой. Это вопрос ужасного ребенка, — и Бетси, видимо, хотела, но не могла удержаться и разразилась тем заразительным смехом, каким смеются редко смеющиеся люди. — Надо
у них
спросить, — проговорила она сквозь слезы смеха.
— Да,
у Михаила Петровича идет, а спросите-ка как? Это разве рациональное хозяйство? — сказал помещик, очевидно щеголяя словом «рациональное».
— Я не нахожу, — уже серьезно возразил Свияжский, — я только вижу то, что мы не умеем вести хозяйство и что, напротив, то хозяйство, которое мы вели при крепостном праве, не то что слишком высоко, а слишком низко.
У нас нет ни машин, ни рабочего скота хорошего, ни управления настоящего, ни считать мы не умеем.
Спросите у хозяина, — он не знает, что ему выгодно, что невыгодно.
Он встал, чтобы итти к письменному столу, и Ласка, лежавшая
у его ног, потягиваясь, тоже встала и оглядывалась на него, как бы
спрашивая, куда итти.
Принц желал ничего не упустить такого, про что дома
у него
спросят, видел ли он это в России; да и сам желал воспользоваться, сколько возможно, русскими удовольствиями.
― Ты встретил его? ―
спросила она, когда они сели
у стола под лампой. ― Вот тебе наказание за то, что опоздал.
— Разве он здесь? — сказал Левин и хотел
спросить про Кити. Он слышал, что она была в начале зимы в Петербурге
у своей сестры, жены дипломата, и не знал, вернулась ли она или нет, но раздумал расспрашивать. «Будет, не будет — всё равно».
—
У тебя много народа? Кто да кто? — невольно краснея,
спросил Левин, обивая перчаткой снег с шапки.
— Алексей Александрович, — сказала она, с отчаянною решительностью глядя ему в глаза. — Я
спрашивала у вас про Анну, вы мне не ответили. Что она?
«Как же я останусь один без нее?» с ужасом подумал он и взял мелок. — Постойте, — сказал он, садясь к столу. — Я давно хотел
спросить у вас одну вещь. Он глядел ей прямо в ласковые, хотя и испуганные глаза.
Она взглянула на него серьезно, потом оперла нахмуренный лоб на руку и стала читать. Изредка она взглядывала на него,
спрашивая у него взглядом: «то ли это, что я думаю?».
— О чем
у вас нынче речь? —
спрашивал Левин, не переставая улыбаться.
— Ну что же, ты доволен? —
спросил у него Сергей Иванович.
«Впрочем, это дело кончено, нечего думать об этом», сказал себе Алексей Александрович. И, думая только о предстоящем отъезде и деле ревизии, он вошел в свой нумер и
спросил у провожавшего швейцара, где его лакей; швейцар сказал, что лакей только что вышел. Алексей Александрович велел себе подать чаю, сел к столу и, взяв Фрума, стал соображать маршрут путешествия.
Я теперь умираю, я знаю, что умру,
спроси у него.
Что же вы ответите ему, когда невинный малютка
спросит у вас: «папаша! кто сотворил всё, что прельщает меня в этом мире, — землю, воды, солнце, цветы, травы?» Неужели вы скажете ему: «я не знаю»?
Оставшись один и вспоминая разговоры этих холостяков, Левин еще раз
спросил себя: есть ли
у него в душе это чувство сожаления о своей свободе, о котором они говорили? Он улыбнулся при этом вопросе. «Свобода? Зачем свобода? Счастие только в том, чтобы любить и желать, думать ее желаниями, ее мыслями, то есть никакой свободы, — вот это счастье!»
— Ну, Костя, теперь надо решить, — сказал Степан Аркадьич с притворно-испуганным видом, — важный вопрос. Ты именно теперь в состоянии оценить всю важность его.
У меня
спрашивают: обожженные ли свечи зажечь или необожженные? Разница десять рублей, — присовокупил он, собирая губы в улыбку. — Я решил, но боюсь, что ты не изъявишь согласия.
Где он?» Он пошел к жене и, насупившись, не глядя на нее,
спросил у старшей девочки, где та бумага, которую он дал им.
— А из города приехали? —
спросил Левин
у Кузьмы.
— Я боюсь, что вам здесь не совсем хорошо, — сказала она отворачиваясь от его пристального взгляда и оглядывая комнату. — Надо будет
спросить у хозяина другую комнату, — сказала она мужу, — и потом чтобы нам ближе быть.
Посланный вернулся с ответом, что
у него гость, но что он сейчас придет, и приказал
спросить ее, может ли она принять его с приехавшим в Петербург князем Яшвиным.
— Как бы хорошо нам вместе съехаться
у них! Ты когда поедешь? —
спросил Степан Аркадьич
у Васеньки.
Ласка подскочила к нему, поприветствовала его, попрыгав,
спросила у него по-своему, скоро ли выйдут те, но, не получив от него ответа, вернулась на свой пост ожидания и опять замерла, повернув на бок голову и насторожив одно ухо.