Неточные совпадения
— Из присутствия есть
бумаги? — спросил Степан Аркадьич, взяв телеграмму и садясь к зеркалу.
Одевшись, Степан Аркадьич прыснул на себя духами, выправил рукава рубашки, привычным движением рассовал по карманам папиросы, бумажник, спички, часы с двойной цепочкой и брелоками и, встряхнув платок, чувствуя себя чистым, душистым, здоровым и физически веселым, несмотря на свое несчастье, вышел, слегка подрагивая на каждой ноге, в столовую, где уже ждал его кофе и, рядом с кофеем, письма и
бумаги из присутствия.
Окончив письма, Степан Аркадьич придвинул к себе
бумаги из присутствия, быстро перелистовал два дела, большим карандашом сделал несколько отметок и, отодвинув дела, взялся за кофе; за кофеем он развернул еще сырую утреннюю газету и стал читать ее.
Секретарь весело и почтительно, как и все в присутствии Степана Аркадьича, подошел с
бумагами и проговорил тем фамильярно-либеральным тоном, который введен был Степаном Аркадьичем...
— Получили наконец? — проговорил Степан Аркадьич, закладывая пальцем
бумагу. — Ну-с, господа… — И присутствие началось.
Вошел секретарь, с фамильярною почтительностью и некоторым, общим всем секретарям, скромным сознанием своего превосходства пред начальником в знании дел, подошел с
бумагами к Облонскому и стал, под видом вопроса, объяснять какое-то затруднение. Степан Аркадьич, не дослушав, положил ласково свою руку на рукав секретаря.
— Нет, вы уж так сделайте, как я говорил, — сказал он, улыбкой смягчая замечание, и, кратко объяснив, как он понимает дело, отодвинул
бумаги и сказал: — Так и сделайте, пожалуйста, так, Захар Никитич.
— Верно, с
бумагами, — прибавил Степан Аркадьич, и, когда Анна проходила мимо лестницы, слуга взбегал наверх, чтобы доложить о приехавшем, а сам приехавший стоял у лампы, Анна, взглянув вниз, узнала тотчас же Вронского, и странное чувство удовольствия и вместе страха чего-то вдруг шевельнулось у нее в сердце.
Он прошел в кабинет принимать дожидавшихся просителей и подписать некоторые
бумаги, принесенные правителем дел.
Подъезжая к Петербургу, Алексей Александрович не только вполне остановился на этом решении, но и составил в своей голове письмо, которое он напишет жене. Войдя в швейцарскую, Алексей Александрович взглянул на письма и
бумаги, принесенные из министерства, и велел внести за собой в кабинет.
Исписав лист
бумаги, он встал, позвонил и передал записочку к правителю канцелярии о доставлении ему нужных справок.
Шкафы и комоды были раскрыты; два раза бегали в лавочку за бечевками; по полу валялась газетная
бумага.
Алексей Александрович вошел в залу заседания, поздоровался с членами и председателем, как и обыкновенно, и сел на свое место, положив руку на приготовленные пред ним
бумаги.
В числе этих
бумаг лежали и нужные ему справки и набросанный конспект того заявления, которое он намеревался сделать.
Никто не думал, глядя на его белые с напухшими жилами руки, так нежно длинными пальцами ощупывавшие оба края лежавшего пред ним листа белой
бумаги, и на его с выражением усталости на бок склоненную голову, что сейчас из его уст выльются такие речи, которые произведут страшную бурю, заставят членов кричать, перебивая друг друга, и председателя требовать соблюдения порядка.
― Их здесь нет, ― сказала она, затворяя ящик; но по этому движению он понял, что угадал верно и, грубо оттолкнув ее руку, быстро схватил портфель, в котором он знал, что она клала самые нужные
бумаги. Она хотела вырвать портфель, но он оттолкнул ее.
― Не угодно ли? ― Он указал на кресло у письменного уложенного
бумагами стола и сам сел на председательское место, потирая маленькие руки с короткими, обросшими белыми волосами пальцами, и склонив на бок голову. Но, только что он успокоился в своей позе, как над столом пролетела моль. Адвокат с быстротой, которой нельзя было ожидать от него, рознял руки, поймал моль и опять принял прежнее положение.
Одни члены со Стремовым во главе оправдывали свою ошибку тем, что они поверили ревизионной, руководимой Алексеем Александровичем комиссии, представившей донесение, и говорили, что донесение этой комиссии есть вздор и только исписанная
бумага.
Алексей Александрович с партией людей, видевших опасность такого революционного отношения к
бумагам, продолжал поддерживать данные, выработанные ревизионною комиссией.
Отъезд Алексея Александровича наделал много шума, тем более что он при самом отъезде официально возвратил при
бумаге прогонные деньги, выданные ему на двенадцать лошадей для проезда до места назначения.
— Проси! — громко проговорил он, сбирая
бумаги и укладывая их в бювар.
Он не узнавал своей комнаты, глядя снизу на выгнутые ножки стола, на корзинку для
бумаг и тигровую шкуру.
Где он?» Он пошел к жене и, насупившись, не глядя на нее, спросил у старшей девочки, где та
бумага, которую он дал им.
Бумага с брошенным рисунком нашлась, но была испачкана и закапана стеарином.
Взявшись опять за свои
бумаги, перечтя то, что было написано, он с удовольствием нашел, что дело стоило того, чтобы им заниматься.
Алексей Александрович, окончив подписку
бумаг, долго молчал, взглядывая на Михаила Васильевича, и несколько раз пытался, но не мог заговорить. Он приготовил уже фразу: «вы слышали о моем горе?» Но кончил тем, что сказал, как и обыкновенно: «так вы это приготовите мне», и с тем отпустил его.
Алексей Александрович хотел упомянуть про счет, который принесли ему, но голос его задрожал, и он остановился. Про этот счет, на синей
бумаге, за шляпку, ленты, он не мог вспомнить без жалости к самому себе.
Правда, что легкость и ошибочность этого представления о своей вере смутно чувствовалась Алексею Александровичу, и он знал, что когда он, вовсе не думая о том, что его прощение есть действие высшей силы, отдался этому непосредственному чувству, он испытал больше счастья, чем когда он, как теперь, каждую минуту думал, что в его душе живет Христос и что, подписывая
бумаги, он исполняет Его волю; но для Алексея Александровича было необходимо так думать, ему было так необходимо в его унижении иметь ту, хотя бы и выдуманную, высоту, с которой он, презираемый всеми, мог бы презирать других, что он держался, как за спасение, за свое мнимое спасение.
Конверт был из толстой, как лубок,
бумаги; на продолговатой желтой
бумаге была огромная монограмма, и от письма пахло прекрасно.
— Во-первых, не качайся, пожалуйста, — сказал Алексей Александрович. — А во вторых, дорога не награда, а труд. И я желал бы, чтобы ты понимал это. Вот если ты будешь трудиться, учиться для того, чтобы получить награду, то труд тебе покажется тяжел; но когда ты трудишься (говорил Алексей Александрович, вспоминая, как он поддерживал себя сознанием долга при скучном труде нынешнего утра, состоявшем в подписании ста восемнадцати
бумаг), любя труд, ты в нем найдешь для себя награду.
— С его сиятельством работать хорошо, — сказал с улыбкой архитектор (он был с сознанием своего достоинства, почтительный и спокойный человек). — Не то что иметь дело с губернскими властями. Где бы стопу
бумаги исписали, я графу доложу, потолкуем, и в трех словах.
— Это Сорокина с дочерью заезжала и привезла мне деньги и
бумаги от maman. Я вчера не мог получить. Как твоя голова, лучше? — сказал он спокойно, не желая видеть и понимать мрачного и торжественного выражения ее лица.
Она молча пристально смотрела на него, стоя посреди комнаты. Он взглянул на нее, на мгновенье нахмурился и продолжал читать письмо. Она повернулась и медленно пошла из комнаты. Он еще мог вернуть ее, но она дошла до двери, он всё молчал, и слышен был только звук шуршания перевертываемого листа
бумаги.