Неточные совпадения
На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский — Стива, как его звали
в свете, —
в обычайный час, то
есть в 8 часов утра, проснулся не
в спальне жены, а
в своем
кабинете, на сафьянном диване. Он повернул свое полное, выхоленное тело на пружинах дивана, как бы желая опять заснуть надолго, с другой стороны крепко обнял подушку и прижался к ней щекой; но вдруг вскочил, сел на диван и открыл глаза.
Неприятнее всего
была та первая минута, когда он, вернувшись из театра, веселый и довольный, с огромною грушей для жены
в руке, не нашел жены
в гостиной; к удивлению, не нашел ее и
в кабинете и наконец увидал ее
в спальне с несчастною, открывшею всё, запиской
в руке.
Когда дело
было прочтено, Степан Аркадьич встал потянувшись и, отдавая дань либеральности времени,
в присутствии достал папироску и пошел
в свой
кабинет. Два товарища его, старый служака Никитин и камер-юнкер Гриневич, вышли с ним.
Левин не
был постыдный «ты», но Облонский с своим тактом почувствовал, что Левин думает, что он пред подчиненными может не желать выказать свою близость с ним и потому поторопился увести его
в кабинет.
И, вспомнив о том, что он забыл поклониться товарищам Облонского, только когда он
был уже
в дверях, Левин вышел из
кабинета.
Приехав с утренним поездом
в Москву, Левин остановился у своего старшего брата по матери Кознышева и, переодевшись, вошел к нему
в кабинет, намереваясь тотчас же рассказать ему, для чего он приехал, и просить его совета; но брат
был не один.
Ему хотелось, чтобы Левин
был весел. Но Левин не то что
был не весел, он
был стеснен. С тем, что
было у него
в душе, ему жутко и неловко
было в трактире, между
кабинетами, где обедали с дамами, среди этой беготни и суетни; эта обстановка бронз, зеркал, газа, Татар — всё это
было ему оскорбительно. Он боялся запачкать то, что переполняло его душу.
— Ну, и Бог с тобой, — сказала она у двери
кабинета, где уже
были приготовлены ему абажур на свече и графин воды у кресла. — А я напишу
в Москву.
Войдя
в маленький
кабинет Кити, хорошенькую, розовенькую, с куколками vieux saxe, [старого саксонского фарфора,] комнатку, такую же молоденькую, розовенькую и веселую, какою
была сама Кити еще два месяца тому назад, Долли вспомнила, как убирали они вместе прошлого года эту комнатку, с каким весельем и любовью.
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и остановился у огромного письменного стола, на котором уже
были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами и сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти на стол, он склонил на бок голову, подумал с минуту и начал писать, ни одной секунды не останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет на русском языке.
Алексей Александрович велел подать чай
в кабинет и, играя массивным ножом, пошел к креслу, у которого
была приготовлена лампа и начатая французская книга о евгюбических надписях.
Бетси говорила всё это, а между тем по веселому, умному взгляду ее Анна чувствовала, что она понимает отчасти ее положение и что-то затевает. Они
были в маленьком
кабинете.
После наряда, то
есть распоряжений по работам завтрашнего дня, и приема всех мужиков, имевших до него дела, Левин пошел
в кабинет и сел за работу. Ласка легла под стол; Агафья Михайловна с чулком уселась на своем месте.
Николай сказал, что он приехал теперь получить эти деньги и, главное, побывать
в своем гнезде, дотронуться до земли, чтобы набраться, как богатыри, силы для предстоящей деятельности. Несмотря на увеличившуюся сутуловость, несмотря на поразительную с его ростом худобу, движения его, как обыкновенно,
были быстры и порывисты. Левин провел его
в кабинет.
В гостиной никого не
было; из ее
кабинета на звук его шагов вышла акушерка
в чепце с лиловыми лентами.
— Оставайтесь, может
быть, она спросит вас, — и сам провел его
в кабинет жены.
К утру опять началось волнение, живость, быстрота мысли и речи, и опять кончилось беспамятством. На третий день
было то же, и доктора сказали, что
есть надежда.
В этот день Алексей Александрович вышел
в кабинет, где сидел Вронский, и, заперев дверь, сел против него.
Она,
в том темно-лиловом платье, которое она носила первые дни замужества и нынче опять надела и которое
было особенно памятно и дорого ему, сидела на диване, на том самом кожаном старинном диване, который стоял всегда
в кабинете у деда и отца Левина, и шила broderie anglaise. [английскую вышивку.]
Когда Алексей Александрович вошел
в маленький, уставленный старинным фарфором и увешанный портретами, уютный
кабинет графини Лидии Ивановны, самой хозяйки еще не
было. Она переодевалась.
Анна между тем, вернувшись
в свой
кабинет, взяла рюмку и накапала
в нее несколько капель лекарства,
в котором важную часть составлял морфин, и,
выпив и посидев несколько времени неподвижно, с успокоенным и веселым духом пошла
в спальню.
Анна вышла ему навстречу из-за трельяжа, и Левин увидел
в полусвете
кабинета ту самую женщину портрета
в темном, разноцветно-синем платье, не
в том положении, не с тем выражением, но на той самой высоте красоты, на которой она
была уловлена художником на портрете.
Княгиня
была то с доктором
в спальне, то
в кабинете, где очутился накрытый стол; то не она
была, а
была Долли.
Это
было ему тем более неприятно, что по некоторым словам, которые он слышал, дожидаясь у двери
кабинета, и
в особенности по выражению лица отца и дяди он догадывался, что между ними должна
была итти речь о матери.
Мысли о том, куда она поедет теперь, — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один
в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь
будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что
будет теперь, после разрыва, приходили ей
в голову, но она не всею душой отдавалась этим мыслям.
Камердинер Вронского пришел спросить расписку на телеграмму из Петербурга. Ничего не
было особенного
в получении Вронским депеши, но он, как бы желая скрыть что-то от нее, сказал, что расписка
в кабинете, и поспешно обратился к ней.
И, распорядившись послать за Левиным и о том, чтобы провести запыленных гостей умываться, одного
в кабинет, другого
в большую Доллину комнату, и о завтраке гостям, она, пользуясь правом быстрых движений, которых она
была лишена во время своей беременности, вбежала на балкон.