Неточные совпадения
И, заметив полосу света, пробившуюся с боку одной из суконных стор, он весело скинул
ноги с дивана, отыскал ими шитые женой (подарок ко дню рождения
в прошлом году), обделанные
в золотистый сафьян туфли и по старой, девятилетней привычке, не вставая, потянулся рукой к тому месту, где
в спальне у него висел халат.
«Там видно будет», сказал себе Степан Аркадьич и, встав, надел серый халат на голубой шелковой подкладке, закинул кисти узлом и, вдоволь забрав воздуха
в свой широкий грудной ящик, привычным бодрым шагом вывернутых
ног, так легко носивших его полное тело, подошел к окну, поднял стору и громко позвонил. На звонок тотчас же вошел старый друг, камердинер Матвей, неся платье, сапоги и телеграмму. Вслед за Матвеем вошел и цирюльник с припасами для бритья.
Матвей положил руки
в карманы своей жакетки, отставил
ногу и молча, добродушно, чуть-чуть улыбаясь, посмотрел на своего барина.
Одевшись, Степан Аркадьич прыснул на себя духами, выправил рукава рубашки, привычным движением рассовал по карманам папиросы, бумажник, спички, часы с двойной цепочкой и брелоками и, встряхнув платок, чувствуя себя чистым, душистым, здоровым и физически веселым, несмотря на свое несчастье, вышел, слегка подрагивая на каждой
ноге,
в столовую, где уже ждал его кофе и, рядом с кофеем, письма и бумаги из присутствия.
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли
в ногах даже короткого молебна и не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить было бы очень весело.
— Нешто вышел
в сени, а то всё тут ходил. Этот самый, — сказал сторож, указывая на сильно сложенного широкоплечего человека с курчавою бородой, который, не снимая бараньей шапки, быстро и легко взбегал наверх по стертым ступенькам каменной лестницы. Один из сходивших вниз с портфелем худощавый чиновник, приостановившись, неодобрительно посмотрел на
ноги бегущего и потом вопросительно взглянул на Облонского.
Николай Щербацкий, двоюродный брат Кити,
в коротенькой жакетке и узких панталонах, сидел с коньками на
ногах на скамейке и, увидав Левина, закричал ему...
Анна улыбалась, и улыбка передавалась ему. Она задумывалась, и он становился серьезен. Какая-то сверхъестественная сила притягивала глаза Кити к лицу Анны. Она была прелестна
в своем простом черном платье, прелестны были ее полные руки с браслетами, прелестна твердая шея с ниткой жемчуга, прелестны вьющиеся волосы расстроившейся прически, прелестны грациозные легкие движения маленьких
ног и рук, прелестно это красивое лицо
в своем оживлении; но было что-то ужасное и жестокое
в ее прелести.
Из окон комнаты Агафьи Михайловны, старой нянюшки, исполнявшей
в его доме роль экономки, падал свет на снег площадки пред домом. Она не спала еще. Кузьма, разбуженный ею, сонный и босиком выбежал на крыльцо. Лягавая сука Ласка, чуть не сбив с
ног Кузьму, выскочила тоже и визжала, терлась об его колени, поднималась и хотела и не смела положить передние лапы ему на грудь.
Левин вошел
в денник, оглядел Паву и поднял краснопегого теленка на его шаткие, длинные
ноги. Взволнованная Пава замычала было, но успокоилась, когда Левин подвинул к ней телку, и, тяжело вздохнув, стала лизать ее шаршавым языком. Телка, отыскивая, подталкивала носом под пах свою мать и крутила хвостиком.
Ласка всё подсовывала голову под его руку. Он погладил ее, и она тут же у
ног его свернулась кольцом, положив голову на высунувшуюся заднюю лапу. И
в знак того, что теперь всё хорошо и благополучно, она слегка раскрыла рот, почмокала губами и, лучше уложив около старых зуб липкие губы, затихла
в блаженном спокойствии. Левин внимательно следил за этим последним ее движением.
Всё
в том же духе озабоченности,
в котором она находилась весь этот день, Анна с удовольствием и отчетливостью устроилась
в дорогу; своими маленькими ловкими руками она отперла и заперла красный мешочек, достала подушечку, положила себе на колени и, аккуратно закутав
ноги, спокойно уселась.
Она чувствовала,что глаза ее раскрываются больше и больше, что пальцы на руках и
ногах нервно движутся, что внутри что-то давит дыханье и что все образы и звуки
в этом колеблющемся полумраке с необычайною яркостью поражают ее.
Мужик этот с длинною талией принялся грызть что-то
в стене, старушка стала протягивать
ноги во всю длину вагона и наполнила его черным облаком; потом что-то страшно заскрипело и застучало, как будто раздирали кого-то; потом красный огонь ослепил глаза, и потом всё закрылось стеной.
Он знал, что у ней есть муж, но не верил
в существование его и поверил
в него вполне, только когда увидел его, с его головой, плечами и
ногами в черных панталонах;
в особенности когда он увидал, как этот муж с чувством собственности спокойно взял ее руку.
Вронский только
в первую минуту был ошеломлен после впечатлений совсем другого мира, привезенных им из Москвы; но тотчас же, как будто всунул
ноги в старые туфли, он вошел
в свой прежний веселый и приятный мир.
Теперь она знала всех их, как знают друг друга
в уездном городе; знала, у кого какие привычки и слабости, у кого какой сапог жмет
ногу; знала их отношения друг к другу и к главному центру, знала, кто за кого и как и чем держится, и кто с кем и
в чем сходятся и расходятся; но этот круг правительственных, мужских интересов никогда, несмотря на внушения графини Лидии Ивановны, не мог интересовать ее, и она избегала его.
По плужной пахоте и вовсе нельзя было проехать: только там и держало, где был ледок, а
в оттаявших бороздах
нога вязла выше ступицы.
В то время когда он шел по коридору, мальчик отворил дверь во второй денник налево, и Вронский увидел рыжую крупную лошадь и белые
ноги.
В деннике, перебирая
ногами по свежей соломе, стояла караковая лошадь с намордником.
Зад был немного свислый и
в ногах передних, и особенно задних, была значительная косолапина.
Мышцы задних и передних
ног не были особенно крупны; но зато
в подпруге лошадь была необыкновенно широкая, что особенно поражало теперь, при ее выдержке и поджаром животе.
Как только Вронский вошел к ней, она глубоко втянула
в себя воздух и, скашивая свой выпуклый глаз так, что белок налился кровью, с противуположной стороны глядела на вошедших, потряхивая намордником и упруго переступая с
ноги на
ногу.
Гладиатор и Диана подходили вместе, и почти
в один и тот же момент: раз-раз, поднялись над рекой и перелетели на другую сторону; незаметно, как бы летя, взвилась за ними Фру-Фру, но
в то самое время, как Вронский чувствовал себя на воздухе, он вдруг увидал, почти под
ногами своей лошади, Кузовлева, который барахтался с Дианой на той стороне реки (Кузовлев пустил поводья после прыжка, и лошадь полетела с ним через голову).
Вронский чувствовал эти направленные на него со всех сторон глаза, но он ничего не видел, кроме ушей и шеи своей лошади, бежавшей ему навстречу земли и крупа и белых
ног Гладиатора, быстро отбивавших такт впереди его и остававшихся всё
в одном и том же расстоянии.
Она наддала и мерно, так точно, как он предполагал, взвилась и, оттолкнувшись от земли, отдалась силе инерции, которая перенесла ее далеко за канаву; и
в том же самом такте, без усилия, с той же
ноги, Фру-Фру продолжала скачку.
Она опять вся забилась, как рыбка, треща крыльями седла, выпростала передние
ноги, но, не
в силах поднять зада, тотчас же замоталась и опять упала на бок.
— Это кто? Какое жалкое лицо! — спросил он, заметив сидевшего на лавочке невысокого больного
в коричневом пальто и белых панталонах, делавших странные складки на лишенных мяса костях его
ног.
Утренняя роса еще оставалась внизу на густом подседе травы, и Сергей Иванович, чтобы не мочить
ноги, попросил довезти себя по лугу
в кабриолете до того ракитового куста, у которого брались окуни. Как ни жалко было Константину Левину мять свою траву, он въехал
в луг. Высокая трава мягко обвивалась около колес и
ног лошади, оставляя свои семена на мокрых спицах и ступицах.
Махая всё так же косой, он маленьким, твердым шажком своих обутых
в большие лапти
ног влезал медленно на кручь и, хоть и трясся всем телом и отвисшими ниже рубахи портками, не пропускал на пути ни одной травинки, ни одного гриба и так же шутил с мужиками и Левиным.
Одна мысль эта так раздражала Алексея Александровича, что, только представив себе это, он замычал от внутренней боли и приподнялся и переменил место
в карете и долго после того, нахмуренный, завертывал свои зябкие и костлявые
ноги пушистым пледом.
Стремительность же вперед была такова, что при каждом движении обозначались из-под платья формы колен и верхней части
ноги, и невольно представлялся вопрос о том, где сзади,
в этой подстроенной колеблющейся горе, действительно кончается ее настоящее, маленькое и стройное, столь обнаженное сверху и столь спрятанное сзади и внизу тело.
Был уже шестой час и потому, чтобы поспеть во-время и вместе с тем не ехать на своих лошадях, которых все знали, Вронский сел
в извозчичью карету Яшвина и велел ехать как можно скорее. Извозчичья старая четвероместная карета была просторна. Он сел
в угол, вытянул
ноги на переднее место и задумался.
Смутное сознание той ясности,
в которую были приведены его дела, смутное воспоминание о дружбе и лести Серпуховского, считавшего его нужным человеком, и, главное, ожидание свидания — всё соединялось
в общее впечатление радостного чувства жизни. Чувство это было так сильно, что он невольно улыбался. Он спустил
ноги, заложил одну на колено другой и, взяв ее
в руку, ощупал упругую икру
ноги, зашибленной вчера при падении, и, откинувшись назад, вздохнул несколько раз всею грудью.
Ему приятно было чувствовать эту легкую боль
в сильной
ноге, приятно было мышечное ощущение движений своей груди при дыхании.
Чисто одетая молодайка,
в калошках на босу
ногу, согнувшись, подтирала пол
в новых сенях.
Оставшись
в отведенной комнате, лежа на пружинном тюфяке, подкидывавшем неожиданно при каждом движении его руки и
ноги, Левин долго не спал. Ни один разговор со Свияжским, хотя и много умного было сказано им, не интересовал Левина; но доводы помещика требовали обсуждения. Левин невольно вспомнил все его слова и поправлял
в своем воображении то, что он отвечал ему.
— Ну как не грех не прислать сказать! Давно ли? А я вчера был у Дюссо и вижу на доске «Каренин», а мне и
в голову не пришло, что это ты! — говорил Степан Аркадьич, всовываясь с головой
в окно кареты. А то я бы зашел. Как я рад тебя видеть! — говорил он, похлопывая
ногу об
ногу, чтобы отряхнуть с них снег. — Как не грех не дать знать! — повторил он.
«Вы можете затоптать
в грязь», слышал он слова Алексея Александровича и видел его пред собой, и видел с горячечным румянцем и блестящими глазами лицо Анны, с нежностью и любовью смотрящее не на него, а на Алексея Александровича; он видел свою, как ему казалось, глупую и смешную фигуру, го когда Алексей Александрович отнял ему от лица руки. Он опять вытянул
ноги и бросился на диван
в прежней позе и закрыл глаза.
Он не слыхал звука выстрела, но сильный удар
в грудь сбил его с
ног.
Присутствие княгини Тверской, и по воспоминаниям, связанным с нею, и потому, что он вообще не любил ее, было неприятно Алексею Александровичу, и он пошел прямо
в детскую.
В первой детской Сережа, лежа грудью на столе и положив
ноги на стул, рисовал что-то, весело приговаривая. Англичанка, заменившая во время болезни Анны француженку, с вязаньем миньярдиз сидевшая подле мальчика, поспешно встала, присела и дернула Сережу.
Нога Христа
в ракурсе всё-таки была не то.
Исправляя
ногу, он беспрестанно всматривался
в фигуру Иоанна на заднем плане, которой посетители не заметили, но которая, он знал, была верх совершенства.
— Да нельзя же
в коридоре разговаривать! — сказал Левин, с досадой оглядываясь на господина, который, подрагивая
ногами, как будто по своему делу шел
в это время по коридору.
С рукой мертвеца
в своей руке он сидел полчаса, час, еще час. Он теперь уже вовсе не думал о смерти. Он думал о том, что делает Кити, кто живет
в соседнем нумере, свой ли дом у доктора. Ему захотелось есть и спать. Он осторожно выпростал руку и ощупал
ноги.
Ноги были холодны, но больной дышал. Левин опять на цыпочках хотел выйти, но больной опять зашевелился и сказал...
Неторопливо передвигая
ногами, Алексей Александрович с обычным видом усталости и достоинства поклонился этим господам, говорившим о нем, и, глядя
в дверь, отыскивал глазами графиню Лидию Ивановну.
Всё лицо ее будет видно, она улыбнется, обнимет его, он услышит ее запах, почувствует нежность ее руки и заплачет счастливо, как он раз вечером лег ей
в ноги и она щекотала его, а он хохотал и кусал ее белую с кольцами руку.
Можно просидеть несколько часов, поджав
ноги в одном и том же положении, если знаешь, что ничто не помешает переменить положение; но если человек знает, что он должен сидеть так с поджатыми
ногами, то сделаются судороги,
ноги будут дергаться и тискаться
в то место, куда бы он хотел вытянуть их.
Анна жадно оглядывала его; она видела, как он вырос и переменился
в ее отсутствие. Она узнавала и не узнавала его голые, такие большие теперь
ноги, выпроставшиеся из одеяла, узнавала эти похуделые щеки, эти обрезанные, короткие завитки волос на затылке,
в который она так часто целовала его. Она ощупывала всё это и не могла ничего говорить; слезы душили ее.
Нахмуренный вернулся он
в свой номер и, подсев к Яшвину, вытянувшему свои длинные
ноги на стул и пившему коньяк с сельтерской водой, велел себе подать того же.