Неточные совпадения
Как будто слезы были та необходимая мазь, без которой
не могла итти успешно машина взаимного общения между двумя сестрами, — сестры после слез разговорились
не о том, что
занимало их; но, и говоря о постороннем, они поняли друг друга.
Вронский поехал во Французский театр, где ему действительно нужно было видеть полкового командира,
не пропускавшего ни одного представления во Французском театре, с тем чтобы переговорить с ним о своем миротворстве, которое
занимало и забавляло его уже третий день. В деле этом был замешан Петрицкий, которого он любил, и другой, недавно поступивший, славный малый, отличный товарищ, молодой князь Кедров. А главное, тут были замешаны интересы полка.
Левин подошел к брату. Ничего
не ловилось, но Сергей Иванович
не скучал и казался в самом веселом расположении духа. Левин видел, что, раззадоренный разговором с доктором, он хотел поговорить. Левину же, напротив, хотелось скорее домой, чтобы распорядиться о вызове косцов к завтрему и решить сомнение насчет покоса, которое сильно
занимало его.
— Так что ж! разве это
не важно? — сказал Сергей Иванович, задетый за живое и тем, что брат его находил неважным то, что его
занимало, и в особенности тем, что он, очевидно, почти
не слушал его.
Было возможно и должно одно, на что Вронский и решился без минуты колебания:
занять деньги у ростовщика, десять тысяч, в чем
не может быть затруднения, урезать вообще свои расходы и продать скаковых лошадей.
Вронский слушал внимательно, но
не столько самое содержание слов
занимало его, сколько то отношение к делу Серпуховского, уже думающего бороться с властью и имеющего в этом свои симпатии и антипатии, тогда как для него были по службе только интересы эскадрона. Вронский понял тоже, как мог быть силен Серпуховской своею несомненною способностью обдумывать, понимать вещи, своим умом и даром слова, так редко встречающимся в той среде, в которой он жил. И, как ни совестно это было ему, ему было завидно.
Помещик, очевидно, говорил свою собственную мысль, что так редко бывает, и мысль, к которой он приведен был
не желанием
занять чем-нибудь праздный ум, а мысль, которая выросла из условий его жизни, которую он высидел в своем деревенском уединении и со всех сторон обдумал.
И он с свойственною ему ясностью рассказал вкратце эти новые, очень важные и интересные открытия. Несмотря на то, что Левина
занимала теперь больше всего мысль о хозяйстве, он, слушая хозяина, спрашивал себя: «Что там в нем сидит? И почему, почему ему интересен раздел Польши?» Когда Свияжский кончил, Левин невольно спросил: «Ну так что же?» Но ничего
не было. Было только интересно то, что «оказывалось» Но Свияжский
не объяснил и
не нашел нужным объяснять, почему это было ему интересно.
Дела эти вместе с остальным хозяйством, оставшимся на его руках, вместе с работой кабинетною над своею книгой, так
занимали всё лето Левина, что он почти и
не ездил на охоту.
Но ни тот, ни другой
не смели говорить о ней, и потому всё, что бы они ни говорили,
не выразив того, что одно
занимало их, ― всё было ложь.
Левин говорил то, что он истинно думал в это последнее время. Он во всем видел только смерть или приближение к ней. Но затеянное им дело тем более
занимало его. Надо же было как-нибудь доживать жизнь, пока
не пришла смерть. Темнота покрывала для него всё; но именно вследствие этой темноты он чувствовал, что единственною руководительною нитью в этой темноте было его дело, и он из последних сил ухватился и держался за него.
— Знаете что, — сказала Анна, уже давно осторожно переглядывавшаяся с Вронским и знавшая, что Вронского
не интересовало образование этого художника, а
занимала только мысль помочь ему и заказать ему портрет. — Знаете что? — решительно перебила она разговорившегося Голенищева. — Поедемте к нему!
«Что им так понравилось?» подумал Михайлов. Он и забыл про эту, три года назад писанную, картину. Забыл все страдания и восторги, которые он пережил с этою картиной, когда она несколько месяцев одна неотступно день и ночь
занимала его, забыл, как он всегда забывал про оконченные картины. Он
не любил даже смотреть на нее и выставил только потому, что ждал Англичанина, желавшего купить ее.
Левин, которого давно
занимала мысль о том, чтобы помирить братьев хотя перед смертью, писал брату Сергею Ивановичу и, получив от него ответ, прочел это письмо больному. Сергей Иванович писал, что
не может сам приехать, но в трогательных выражениях просил прощения у брата.
Он еще
занимал важное место, он был членом многих комиссий и комитетов; но он был человеком, который весь вышел и от которого ничего более
не ждут.
— Да уж это ты говорил. Дурно, Сережа, очень дурно. Если ты
не стараешься узнать того, что нужнее всего для христианина, — сказал отец вставая, — то что же может
занимать тебя? Я недоволен тобой, и Петр Игнатьич (это был главный педагог) недоволен тобой… Я должен наказать тебя.
Разговор о лошадях
занимал его, но ни на минуту он
не забывал Анны, невольно прислушивался к звукам шагов по коридору и поглядывал на часы на камине.
— Потом он такое
занимает положение в свете, что ему ни состояние, ни положение в свете его жены совершенно
не нужны. Ему нужно одно — хорошую, милую жену, спокойную.
Левин
не отвечал. Сказанное ими в разговоре слово о том, что он действует справедливо только в отрицательном смысле,
занимало его. «Неужели только отрицательно можно быть справедливым?» спрашивал он себя.
Но он никак
не ожидал, чтоб это дело выборов так
заняло его, так забрало за живое и чтоб он мог так хорошо делать это дело.
Место, которое он
занимал, было, очевидно очень хорошо пять лет тому назад, но теперь уж было
не то.
А так как человека, соединяющего эти качества,
не было, то всё-таки лучше было, чтобы место это
занимал честный, чем нечестный человек.
Место это давало от семи до десяти тысяч в год, и Облонский мог
занимать его,
не оставляя своего казенного места. Оно зависело от двух министерств, от одной дамы и от двух Евреев, и всех этих людей, хотя они были уже подготовлены, Степану Аркадьичу нужно было видеть в Петербурге. Кроме того, Степан Аркадьич обещал сестре Анне добиться от Каренина решительного ответа о разводе. И, выпросив у Долли пятьдесят рублей, он уехал в Петербург.
— Для тебя это
не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты
не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня
занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я
не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту Англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
Сергей Иванович был умен, образован, здоров, деятелен и
не знал, куда употребить всю свою деятельность. Разговоры в гостиных, съездах, собраниях, комитетах, везде, где можно было говорить,
занимали часть его времени; но он, давнишний городской житель,
не позволял себе уходить всему в разговоры, как это делал его неопытный брат, когда бывал в Москве; оставалось еще много досуга и умственных сил.
— Ты поди, душенька, к ним, — обратилась Кити к сестре, — и
займи их. Они видели Стиву на станции, он здоров. А я побегу к Мите. Как на беду,
не кормила уж с самого чая. Он теперь проснулся и, верно, кричит. — И она, чувствуя прилив молока, скорым шагом пошла в детскую.
Одно, что он нашел с тех пор, как вопросы эти стали
занимать его, было то, что он ошибался, предполагая по воспоминаниям своего юношеского, университетского круга, что религия уж отжила свое время и что ее более
не существует.
Дела эти
занимали его
не потому, чтоб он оправдывал их для себя какими-нибудь общими взглядами, как он это делывал прежде; напротив, теперь, с одной стороны, разочаровавшись неудачей прежних предприятий для общей пользы, с другой стороны, слишком занятый своими мыслями и самым количеством дел, которые со всех сторон наваливались на него, он совершенно оставил всякие соображения об общей пользе, и дела эти
занимали его только потому, что ему казалось, что он должен был делать то, что он делал, — что он
не мог иначе.
Слова, сказанные мужиком, произвели в его душе действие электрической искры, вдруг преобразившей и сплотившей в одно целый рой разрозненных, бессильных отдельных мыслей, никогда
не перестававших
занимать его. Мысли эти незаметно для него самого
занимали его и в то время, когда он говорил об отдаче земли.
— Но ведь
не жертвовать только, а убивать Турок, — робко сказал Левин. — Народ жертвует и готов жертвовать для своей души, а
не для убийства, — прибавил он, невольно связывая разговор с теми мыслями, которые так его
занимали.