Неточные совпадения
Степан Аркадьич вздохнул, отер лицо и тихими шагами пошел из комнаты. «Матвей говорит: образуется; но как? Я не вижу даже возможности. Ах, ах, какой ужас! И как тривиально она кричала, — говорил
он сам себе, вспоминая ее крик и слова: подлец и любовница. — И, может быть,
девушки слышали! Ужасно тривиально, ужасно». Степан Аркадьич постоял несколько секунд один, отер глаза, вздохнул и, выпрямив грудь, вышел из комнаты.
Степан Аркадьич улыбнулся.
Он так знал это чувство Левина, знал, что для
него все
девушки в мире разделяются на два сорта: один сорт — это все
девушки в мире, кроме ее, и эти
девушки имеют все человеческие слабости, и
девушки очень обыкновенные; другой сорт — она одна, не имеющая никаких слабостей и превыше всего человеческого.
Матери не нравились в Левине и
его странные и резкие суждения, и
его неловкость в свете, основанная, как она полагала, на гордости, и
его, по ее понятиям, дикая какая-то жизнь в деревне, с занятиями скотиной и мужиками; не нравилось очень и то, что
он, влюбленный в ее дочь, ездил в дом полтора месяца, чего-то как будто ждал, высматривал, как будто боялся, не велика ли будет честь, если
он сделает предложение, и не понимал, что, ездя в дом, где
девушка невеста, надо было объясниться.
Это была сухая, желтая, с черными блестящими глазами, болезненная и нервная женщина. Она любила Кити, и любовь ее к ней, как и всегда любовь замужних к
девушкам, выражалась в желании выдать Кити по своему идеалу счастья замуж, и потому желала выдать ее за Вронского. Левин, которого она в начале зимы часто у
них встречала, был всегда неприятен ей. Ее постоянное и любимое занятие при встрече с
ним состояло в том, чтобы шутить над
ним.
В Москве в первый раз
он испытал, после роскошной и грубой петербургской жизни, прелесть сближения со светскою, милою и невинною
девушкой, которая полюбила
его.
Девушка взяла мешок и собачку, дворецкий и артельщик другие мешки. Вронский взял под руку мать; но когда
они уже выходили из вагона, вдруг несколько человек с испуганными лицами пробежали мимо. Пробежал и начальник станции в своей необыкновенного цвета фуражке. Очевидно, что-то случилось необыкновенное. Народ от поезда бежал назад.
И
он с сестрой остановились, отыскивая ее
девушку.
Один низший сорт: пошлые, глупые и, главное, смешные люди, которые веруют в то, что одному мужу надо жить с одною женой, с которою
он обвенчан, что
девушке надо быть невинною, женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержным и твердым, что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб, платить долги, — и разные тому подобные глупости.
Он с особенным удовольствием, казалось, настаивал на том, что девичья стыдливость есть только остаток варварства и что нет ничего естественнее, как то, чтоб еще не старый мужчина ощупывал молодую обнаженную
девушку.
Он находил это естественным, потому что делал это каждый день и при этом ничего не чувствовал и не думал, как
ему казалось, дурного, и поэтому стыдливость в
девушке он считал не только остатком варварства, но и оскорблением себе.
Он знал очень хорошо, что в глазах этих лиц роль несчастного любовника
девушки и вообще свободной женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому
он с гордою и веселою, игравшею под
его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел на кузину.
— Звонят. Выходит
девушка,
они дают письмо и уверяют
девушку, что оба так влюблены, что сейчас умрут тут у двери.
Девушка в недоумении ведет переговоры. Вдруг является господин с бакенбардами колбасиками, красный, как рак, объявляет, что в доме никого не живет, кроме
его жены, и выгоняет обоих.
Место было занято, и, когда
он теперь в воображении ставил на это место кого-нибудь из своих знакомых
девушек,
он чувствовал, что это было совершенно невозможно.
Она послала человека и
девушку искать
его и сидела ожидая.
Русская
девушка ухаживала за мадам Шталь и, кроме того, как замечала Кити, сходилась со всеми тяжело-больными, которых было много на водах, и самым натуральным образом ухаживала зa
ними.
В карете дремала в углу старушка, а у окна, видимо только что проснувшись, сидела молодая
девушка, держась обеими руками за ленточки белого чепчика. Светлая и задумчивая, вся исполненная изящной и сложной внутренней, чуждой Левину жизни, она смотрела через
него на зарю восхода.
Когда она думала о Вронском, ей представлялось, что
он не любит ее, что
он уже начинает тяготиться ею, что она не может предложить
ему себя, и чувствовала враждебность к
нему зa это. Ей казалось, что те слова, которые она сказала мужу и которые она беспрестанно повторяла в своем воображении, что она
их сказала всем и что все
их слышали. Она не могла решиться взглянуть в глаза тем, с кем она жила. Она не могла решиться позвать
девушку и еще меньше сойти вниз и увидать сына и гувернантку.
В доме
его жила молодая
его свояченица, очень симпатичная Левину
девушка.
И Левин знал, что Свияжский и
его жена очень желали выдать за
него эту
девушку.
Он знал это несомненно, как знают это всегда молодые люди, так называемые женихи, хотя никогда никому не решился бы сказать этого, и знал тоже и то, что, несмотря на то, что
он хотел жениться, несмотря на то, что по всем данным эта весьма привлекательная
девушка должна была быть прекрасною женой,
он так же мало мог жениться на ней, даже еслиб
он и не был влюблен в Кити Щербацкую, как улететь на небо.
Получив письмо Свияжского с приглашением на охоту, Левин тотчас же подумал об этом, но, несмотря на это, решил, что такие виды на
него Свияжского есть только
его ни на чем не основанное предположение, и потому
он всё-таки поедет. Кроме того, в глубине души
ему хотелось испытать себя, примериться опять к этой
девушке. Домашняя же жизнь Свияжских была в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля, какой только знал Левин, был для Левина всегда чрезвычайно интересен.
— Да, но что же делать
девушке, у которой нет семьи? — вступился Степан Аркадьич, вспоминая о Чибисовой, которую
он всё время имел в виду, сочувствуя Песцову и поддерживая
его.
Они возобновили разговор, шедший за обедом: о свободе и занятиях женщин. Левин был согласен с мнением Дарьи Александровны, что
девушка, не вышедшая замуж, найдет себе дело женское в семье.
Он подтверждал это тем, что ни одна семья не может обойтись без помощницы, что в каждой, бедной и богатой семье есть и должны быть няньки, наемные или родные.
— Нет, — сказала Кити, покраснев, но тем смелее глядя на
него своими правдивыми глазами, —
девушка может быть так поставлена, что не может без унижения войти в семью, а сама…
— Не говори, не говори, не говори!—закричал Левин, схватив
его обеими руками за воротник
его шубы и запахивая
его. «Она славная
девушка» были такие простые, низменные слова, столь несоответственные
его чувству.
Он застал ее в задних комнатах. Она сидела на сундуке и о чем-то распоряжалась с
девушкой, разбирая кучи разноцветных платьев, разложенных на спинках стульев и на полу.
— А! это очень хорошо! — сказал
он, мрачно глядя на
девушку.
— Уйди, Дуняша, я позову тогда, — сказала Кити. — Что с тобой? — спросила она, решительно говоря
ему «ты», как только
девушка вышла. Она заметила
его странное лицо, взволнованное и мрачное, и на нее нашел страх.
В церкви была вся Москва, родные и знакомые. И во время обряда обручения, в блестящем освещении церкви, в кругу разряженных женщин,
девушек и мужчин в белых галстуках, фраках и мундирах, не переставал прилично тихий говор, который преимущественно затевали мужчины, между тем как женщины были поглощены наблюдением всех подробностей столь всегда затрогивающего
их священнодействия.
Он посмеивался над тем, как она расставляла мебель, привезенную из Москвы, как убирала по-новому свою и
его комнату, как вешала гардины, как распределяла будущее помещение для гостей, для Долли, как устраивала помещение своей новой
девушке, как заказывала обед старику повару, как входила в препиранья с Агафьей Михайловной, отстраняя ее от провизии.
Он видел, что старик повар улыбался, любуясь ею и слушая ее неумелые, невозможные приказания; видел, что Агафья Михайловна задумчиво и ласково покачивала головой на новые распоряжения молодой барыни в кладовой, видел, что Кити была необыкновенно мила, когда она, смеясь и плача, приходила к
нему объявить, что
девушка Маша привыкла считать ее барышней и оттого ее никто не слушает.
Столько же доводов было тогда за этот шаг, сколько и против, и не было того решительного повода, который бы заставил
его изменить своему правилу: воздерживаться в сомнении; но тетка Анны внушила
ему через знакомого, что
он уже компрометтировал
девушку и что долг чести обязывает
его сделать предложение.
— Только я не знаю, — вступилась княгиня-мать за свое материнское наблюдение за дочерью, — какое же твое прошедшее могло
его беспокоить? Что Вронский ухаживал за тобой? Это бывает с каждою
девушкой.
— Да, что
он был влюблен в эту
девушку, которая умерла…
Сколько
он ни вспоминал женщин и
девушек, которых
он знал,
он не мог вспомнить
девушки, которая бы до такой степени соединяла все, именно все качества, которые
он, холодно рассуждая, желал видеть в своей жене.
И эта
девушка, соединявшая в себе все эти качества, любила
его.
Сквозь сон
он услыхал смех и веселый говор Весловекого и Степана Аркадьича.
Он на мгновенье открыл глаза: луна взошла, и в отворенных воротах, ярко освещенные лунным светом,
они стояли разговаривая. Что-то Степан Аркадьич говорил про свежесть
девушки, сравнивая ее с только что вылупленным свежим орешком, и что-то Весловский, смеясь своим заразительным смехом, повторял, вероятно, сказанные
ему мужиком слова: «Ты своей как можно домогайся!» Левин сквозь сон проговорил...
Обратный путь был так же весел, как и путь туда. Весловский то пел, то вспоминал с наслаждением свои похождения у мужиков, угостивших
его водкой и сказавших
ему: «не обсудись»; то свои ночные похождения с орешками и дворовою
девушкой и мужиком, который спрашивал
его, женат ли
он, и, узнав, что
он не женат, сказал
ему: «А ты на чужих жен не зарься, а пуще всего домогайся, как бы свою завести». Эти слова особенно смешили Весловского.
Когда
они вошли, девочка в одной рубашечке сидела в креслице у стола и обедала бульоном, которым она облила всю свою грудку. Девочку кормила и, очевидно, с ней вместе сама ела
девушка русская, прислуживавшая в детской. Ни кормилицы, ни няни не было;
они были в соседней комнате, и оттуда слышался
их говор на странном французском языке, на котором
они только и могли между собой изъясняться.
В то время как Левин выходил в одну дверь,
он слышал, как в другую входила
девушка.
Он остановился у двери и слышал, как Кити отдавала подробные приказания
девушке и сама с нею стала передвигать кровать.
Он оделся и, пока закладывали лошадей, так как извозчиков еще не было, опять вбежал в спальню и не на цыпочках, а на крыльях, как
ему казалось. Две
девушки озабоченно перестанавливали что-то в спальне. Кити ходила и вязала, быстро накидывая петли, и распоряжалась.
То она ревновала
его к тем грубым женщинам, с которыми, благодаря своим холостым связям,
он так легко мог войти в сношения; то она ревновала
его к светским женщинам, с которыми
он мог встретиться; то она ревновала
его к воображаемой
девушке, на которой
он хотел, разорвав с ней связь, жениться.
«А ничего, так tant pis», подумал
он, опять похолодев, повернулся и пошел. Выходя,
он в зеркало увидал ее лицо, бледное, с дрожащими губами.
Он и хотел остановиться и сказать ей утешительное слово, но ноги вынесли
его из комнаты, прежде чем
он придумал, что сказать. Целый этот день
он провел вне дома, и, когда приехал поздно вечером,
девушка сказала
ему, что у Анны Аркадьевны болит голова, и она просила не входить к ней.
Она вечером слышала остановившийся стук
его коляски,
его звонок,
его шаги и разговор с
девушкой:
он поверил тому, что
ему сказали, не хотел больше ничего узнавать и пошел к себе. Стало быть, всё было кончено.
Молодая
девушка в лиловой шляпке передала
ему пакет.