Неточные совпадения
Вместе с этим Степану Аркадьичу, любившему веселую шутку,
было приятно иногда озадачить мирного человека тем, что если уже гордиться породой, то не следует
останавливаться на Рюрике и отрекаться от первого родоначальника — обезьяны.
Приехав с утренним поездом в Москву, Левин
остановился у своего старшего брата по матери Кознышева и, переодевшись, вошел к нему в кабинет, намереваясь тотчас же рассказать ему, для чего он приехал, и просить его совета; но брат
был не один.
— Что это от вас зависит, — повторил он. — Я хотел сказать… я хотел сказать… Я за этим приехал… что…
быть моею женой! — проговорил он, не зная сам, что̀ говорил; но, почувствовав, что самое страшное сказано,
остановился и посмотрел на нее.
Но в этих маленьких сенях она
остановилась, обдумывая в своем воображении то, что
было.
В Петербурге, только что
остановился поезд и она вышла, первое лицо, обратившее ее внимание,
было лицо мужа.
— Ах, не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы желая уйти, но
останавливаясь в дверях. — Законы
есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда
были и
есть! Да-с, если бы не
было того, чего не должно
было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
— Может
быть. Едут на обед к товарищу, в самом веселом расположении духа. И видят, хорошенькая женщина обгоняет их на извозчике, оглядывается и, им по крайней мере кажется, кивает им и смеется. Они, разумеется, зa ней. Скачут во весь дух. К удивлению их, красавица
останавливается у подъезда того самого дома, куда они едут. Красавица взбегает на верхний этаж. Они видят только румяные губки из-под короткого вуаля и прекрасные маленькие ножки.
Разговор начался мило, но именно потому, что он
был слишком уж мил, он опять
остановился. Надо
было прибегнуть к верному, никогда не изменяющему средству — злословию.
Этот жест, дурная привычка — соединение рук и трещанье пальцев — всегда успокоивал его и приводил в аккуратность, которая теперь так нужна
была ему. У подъезда послышался звук подъехавшей кареты. Алексей Александрович
остановился посреди залы.
Лицо его
было некрасиво и мрачно, каким никогда не видала его Анна. Она
остановилась и, отклонив голову назад, на бок, начала своею быстрою рукой выбирать шпильки.
Василий указал на метку ногой, и Левин пошел, как умел, высевать землю с семенами. Ходить
было трудно, как по болоту, и Левин, пройдя леху, запотел и,
остановившись, отдал севалку.
На втором приеме
было то же. Тит шел мах за махом, не
останавливаясь и не уставая. Левин шел за ним, стараясь не отставать, и ему становилось всё труднее и труднее: наступала минута, когда, он чувствовал, у него не остается более сил, но в это самое время Тит
останавливался и точил.
Когда уже половина детей
были одеты, к купальне подошли и робко
остановились нарядные бабы, ходившие за сныткой и молочником. Матрена Филимоновна кликнула одну, чтобы дать ей высушить уроненную в воду простыню и рубашку, и Дарья Александровна разговорилась с бабами. Бабы, сначала смеявшиеся в руку и не понимавшие вопроса, скоро осмелились и разговорились, тотчас же подкупив Дарью Александровну искренним любованьем детьми, которое они выказывали.
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и
остановился у огромного письменного стола, на котором уже
были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами и сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти на стол, он склонил на бок голову, подумал с минуту и начал писать, ни одной секунды не
останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет на русском языке.
Остановившись и взглянув на колебавшиеся от ветра вершины осины с обмытыми, ярко блистающими на холодном солнце листьями, она поняла, что они не простят, что всё и все к ней теперь
будут безжалостны, как это небо, как эта зелень.
— Я очень рад, что вы приехали, — сказал он, садясь подле нее, и, очевидно желая сказать что-то, он запнулся. Несколько раз он хотел начать говорить, но
останавливался. Несмотря на то, что, готовясь к этому свиданью, она учила себя презирать и обвинять его, она не знала, что сказать ему, и ей
было жалко его. И так молчание продолжалось довольно долго. — Сережа здоров? — сказал он и, не дожидаясь ответа, прибавил: — я не
буду обедать дома нынче, и сейчас мне надо ехать.
И это одно
было сначала там, в гостиной, а потом стало подвигаться и
остановилось у двери.
— А я? — сказала она. — Даже тогда… — Она
остановилась и опять продолжала, решительно глядя на него своими правдивыми глазами, — даже тогда, когда я оттолкнула от себя свое счастье. Я любила всегда вас одного, но я
была увлечена. Я должна сказать… Вы можете забыть это?
«Честолюбие? Серпуховской? Свет? Двор?» Ни на чем он не мог
остановиться. Всё это имело смысл прежде, но теперь ничего этого уже не
было. Он встал с дивана, снял сюртук, выпустил ремень и, открыв мохнатую грудь, чтобы дышать свободнее, прошелся по комнате. «Так сходят с ума, — повторил он, — и так стреляются… чтобы не
было стыдно», добавил он медленно.
Алексей Александрович с испуганным и виноватым выражением
остановился и хотел незаметно уйти назад. Но, раздумав, что это
было бы недостойно, он опять повернулся и, кашлянув, пошел к спальне. Голоса замолкли, и он вошел.
— Я очень благодарю вас за ваше доверие, но… — сказал он, с смущением и досадой чувствуя, что то, что он легко и ясно мог решить сам с собою, он не может обсуждать при княгине Тверской, представлявшейся ему олицетворением той грубой силы, которая должна
была руководить его жизнью в глазах света и мешала ему отдаваться своему чувству любви и прощения. Он
остановился, глядя на княгиню Тверскую.
— Алексей Александрович! Я знаю вас за истинно великодушного человека, — сказала Бетси,
остановившись в маленькой гостиной и особенно крепко пожимая ему еще раз руку. — Я посторонний человек, но я так люблю ее и уважаю вас, что я позволяю себе совет. Примите его. Алексей Вронский
есть олицетворенная честь, и он уезжает в Ташкент.
— Кити! я мучаюсь. Я не могу один мучаться, — сказал он с отчаянием в голосе,
останавливаясь пред ней и умоляюще глядя ей в глаза. Он уже видел по ее любящему правдивому лицу, что ничего не может выйти из того, что он намерен
был сказать, но ему всё-таки нужно
было, чтоб она сама разуверила его. — Я приехал сказать, что еще время не ушло. Это всё можно уничтожить и поправить.
Когда он наконец взял невесту за руку, как надо
было, священник прошел несколько шагов впереди их и
остановился у аналоя.
Так как смолоду у него
была способность к живописи и так как он, нe зная, куда тратить свои деньги, начал собирать гравюры, он
остановился на живописи, стал заниматься ею и в нее положил тот незанятый запас желаний, который требовал удовлетворения.
— Прочти, о тебе Долли пишет, — начала
было Кити улыбаясь, но вдруг
остановилась, заметив переменившееся выражение лица мужа.
— C’est un homme qui n'a pas… [Это человек, у которого нет…] начал
было камергер, но
остановился, давая дорогу и кланяясь проходившей особе Царской фамилии.
— Мама! Она часто ходит ко мне, и когда придет… — начал
было он, но
остановился, заметив, что няня шопотом что — то сказала матери и что на лице матери выразились испуг и что-то похожее на стыд, что так не шло к матери.
Он видел, что в ней происходило что-то особенное: в блестящих глазах, когда они мельком
останавливались на нем,
было напряженное внимание, и в речи и движениях
была та нервная быстрота и грация, которые в первое время их сближения так прельщали его, а теперь тревожили и пугали.
Когда Левин со Степаном Аркадьичем пришли в избу мужика, у которого всегда
останавливался Левин, Весловский уже
был там. Он сидел в средине избы и, держась обеими руками зa лавку, с которой его стаскивал солдат, брат хозяйки, за облитые тиной сапоги, смеялся своим заразительно-веселым смехом.
Кучер остановил четверню и оглянулся направо, на ржаное поле, на котором у телеги сидели мужики. Конторщик хотел
было соскочить, но потом раздумал и повелительно крикнул на мужика, маня его к себе. Ветерок, который
был на езде, затих, когда
остановились; слепни облепили сердито отбивавшихся от них потных лошадей. Металлический, доносившийся от телеги, звон отбоя по косе затих. Один из мужиков поднялся и пошел к коляске.
— Анна в это время
была в дальнем конце комнаты и
остановилась там, что-то делая с гардиной окна.
Несколько раз он повторял слова: «служил сколько
было сил, верой и правдой, ценю и благодарю», и вдруг
остановился от душивших его слез и вышел из залы.
Он поспешно вскочил, не чувствуя себя и не спуская с нее глаз, надел халат и
остановился, всё глядя на нее. Надо
было итти, но он не мог оторваться от ее взгляда. Он ли не любил ее лица, не знал ее выражения, ее взгляда, но он никогда не видал ее такою. Как гадок и ужасен он представлялся себе, вспомнив вчерашнее огорчение ее, пред нею, какою она
была теперь! Зарумянившееся лицо ее, окруженное выбившимися из-под ночного чепчика мягкими волосами, сияло радостью и решимостью.
— Я хочу сказать,… — начал
было он, но
остановился. — Я должен спросить, чего вы от меня хотите.
«Да, на чем я
остановилась? На том, что я не могу придумать положения, в котором жизнь не
была бы мученьем, что все мы созданы затем, чтобы мучаться, и что мы все знаем это и все придумываем средства, как бы обмануть себя. А когда видишь правду, что же делать?»
Когда поезд подошел к станции, Анна вышла в толпе других пассажиров и, как от прокаженных, сторонясь от них,
остановилась на платформе, стараясь вспомнить, зачем она сюда приехала и что намерена
была делать.
И вдруг, вспомнив о раздавленном человеке в день ее первой встречи с Вронским, она поняла, что̀ ей надо делать. Быстрым, легким шагом спустившись по ступенькам, которые шли от водокачки к рельсам, она
остановилась подле вплоть мимо ее проходящего поезда. Она смотрела на низ вагонов, на винты и цепи и на высокие чугунные колеса медленно катившегося первого вагона и глазомером старалась определить середину между передними и задними колесами и ту минуту, когда середина эта
будет против нее.
Несмотря на совершенную добросовестность, с которою Сергей Иванович проверял справедливость доводов рецензента, он ни на минуту не
остановился на недостатках и ошибках, которые
были осмеиваемы, —
было слитком очевидно, что всё это подобрано нарочно, — но тотчас же невольно он до малейших подробностей стал вспоминать свою встречу и разговор с автором статьи.
— Да, я слышал, — сказал Сергей Иванович,
останавливаясь у ее окна и заглядывая в него. Какая прекрасная черта с его стороны! — прибавил он, заметив, что Вронского в отделении не
было.
Вместо того чтобы итти в гостиную, из которой слышны
были голоса, он
остановился на террасе и, облокотившись на перила, стал смотреть на небо.