Неточные совпадения
Кроме того, она чувствовала, что если здесь,
в своем доме, она едва успевала ухаживать
за своими пятью детьми, то им будет еще хуже там, куда она
поедет со всеми ими.
Он прикинул воображением места, куда он мог бы
ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не
поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно
за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь.
Поеду домой». Он прошел прямо
в свой номер у Дюссо, велел подать себе ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном.
К десяти часам, когда она обыкновенно прощалась с сыном и часто сама, пред тем как
ехать на бал, укладывала его, ей стало грустно, что она так далеко от него; и о чем бы ни говорили, она нет-нет и возвращалась мыслью к своему кудрявому Сереже. Ей захотелось посмотреть на его карточку и поговорить о нем. Воспользовавшись первым предлогом, она встала и своею легкою, решительною походкой пошла
за альбомом. Лестница наверх
в ее комнату выходила на площадку большой входной теплой лестницы.
И доктор пред княгиней, как пред исключительно умною женщиной, научно определил положение княжны и заключил наставлением о том, как пить те воды, которые были не нужны. На вопрос,
ехать ли
за границу, доктор углубился
в размышления, как бы разрешая трудный вопрос. Решение наконец было изложено:
ехать и не верить шарлатанам, а во всем обращаться к нему.
Еще
в феврале он получил письмо от Марьи Николаевны о том, что здоровье брата Николая становится хуже, но что он не хочет лечиться, и вследствие этого письма Левин ездил
в Москву к брату и успел уговорить его посоветоваться с доктором и
ехать на воды
за границу.
И бойкою иноходью доброй, застоявшейся лошадки, похрапывающей над лужами и попрашивающей поводья, Левин
поехал по грязи двора
за ворота и
в поле.
Он думал о том, что Анна обещала ему дать свиданье нынче после скачек. Но он не видал ее три дня и, вследствие возвращения мужа из-за границы, не знал, возможно ли это нынче или нет, и не знал, как узнать это. Он виделся с ней
в последний раз на даче у кузины Бетси. На дачу же Карениных он ездил как можно реже. Теперь он хотел
ехать туда и обдумывал вопрос, как это сделать.
Вронский действительно обещал быть у Брянского,
в десяти верстах от Петергофа, и привезти ему
за лошадей деньги; и он хотел успеть побывать и там. Но товарищи тотчас же поняли, что он не туда только
едет.
Внешние отношения Алексея Александровича с женою были такие же, как и прежде. Единственная разница состояла
в том, что он еще более был занят, чем прежде. Как и
в прежние года, он с открытием весны
поехал на воды
за границу поправлять свое расстраиваемое ежегодно усиленным зимним трудом здоровье и, как обыкновенно, вернулся
в июле и тотчас же с увеличенною энергией взялся
за свою обычную работу. Как и обыкновенно, жена его переехала на дачу, а он остался
в Петербурге.
Новые платья сняли, велели надеть девочкам блузки, а мальчикам старые курточки и велели закладывать линейку, опять, к огорчению приказчика, — Бурого
в дышло, чтоб
ехать за грибами и на купальню. Стон восторженного визга поднялся
в детской и не умолкал до самого отъезда на купальню.
«Ничего не нужно», сказала она себе и, сложив бювар, пошла наверх, объявила гувернантке и людям, что она
едет нынче
в Москву, и тотчас принялась
за укладку вещей.
Сколько раз он говорил себе, что ее любовь была счастье; и вот она любила его, как может любить женщина, для которой любовь перевесила все блага
в жизни, ― и он был гораздо дальше от счастья, чем когда он
поехал за ней из Москвы.
В конце февраля случилось, что новорожденная дочь Анны, названная тоже Анной, заболела. Алексей Александрович был утром
в детской и, распорядившись послать
за докторов,
поехал в министерство. Окончив свои дела, он вернулся домой
в четвертом часу. Войдя
в переднюю, он увидал красавца лакея
в галунах и медвежьей пелеринке, державшего белую ротонду из американской собаки.
И потому она знала, что их дом будет
в деревне, и желала
ехать не
за границу, где она не будет жить, а туда, где будет их дом.
Еще бывши женихом, он был поражен тою определенностью, с которою она отказалась от поездки
за границу и решила
ехать в деревню, как будто она знала что-то такое, что нужно, и кроме своей любви могла еще думать о постороннем.
По тону Бетси Вронский мог бы понять, чего ему надо ждать от света; но он сделал еще попытку
в своем семействе. На мать свою он не надеялся. Он знал, что мать, так восхищавшаяся Анной во время своего первого знакомства, теперь была неумолима к ней
за то, что она была причиной расстройства карьеры сына. Но он возлагал большие надежды на Варю, жену брата. Ему казалось, что она не бросит камня и с простотой и решительностью
поедет к Анне и примет ее.
«Эта холодность — притворство чувства, — говорила она себе. — Им нужно только оскорбить меня и измучать ребенка, а я стану покоряться им! Ни
за что! Она хуже меня. Я не лгу по крайней мере». И тут же она решила, что завтра же,
в самый день рожденья Сережи, она
поедет прямо
в дом мужа, подкупит людей, будет обманывать, но во что бы ни стало увидит сына и разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного ребенка.
— План следующий: теперь мы
едем до Гвоздева.
В Гвоздеве болото дупелиное по сю сторону, а
за Гвоздевым идут чудные бекасиные болота, и дупеля бывают. Теперь жарко, и мы к вечеру (двадцать верст) приедем и возьмем вечернее поле; переночуем, а уже завтра
в большие болота.
За ним
ехал маленький человек
в жокейском костюме. Свияжский с княжной
в новеньком шарабане на крупном вороном рысаке догоняли верховых.
В сентябре Левин переехал
в Москву для родов Кити. Он уже жил без дела целый месяц
в Москве, когда Сергей Иванович, имевший именье
в Кашинской губернии и принимавший большое участие
в вопросе предстоящих выборов, собрался
ехать на выборы. Он звал с собою и брата, у которого был шар по Селезневскому уезду. Кроме этого, у Левина было
в Кашине крайне нужное для сестры его, жившей
за границей, дело по опеке и по получению денег выкупа.
Левин всё еще был
в нерешительности, но Кити, видевшая, что он скучает
в Москве и советовавшая ему
ехать, помимо его заказала ему дворянский мундир, стоивший восемьдесят рублей. И эти восемьдесят рублей, заплаченные
за мундир, были главной причиной, побудившей Левина
ехать. Он
поехал в Кашин.
Окончив речь, губернатор пошел из залы, и дворяне шумно и оживленно, некоторые даже восторженно, последовали
за ним и окружили его
в то время, как он надевал шубу и дружески разговаривал с губернским предводителем. Левин, желая во всё вникнуть и ничего не пропустить, стоял тут же
в толпе и слышал, как губернатор сказал: «Пожалуйста, передайте Марье Ивановне, что жена очень сожалеет, что она
едет в приют». И вслед затем дворяне весело разобрали шубы, и все
поехали в Собор.
К вечеру этого дня, оставшись одна, Анна почувствовала такой страх
за него, что решилась было
ехать в город, но, раздумав хорошенько, написала то противоречивое письмо, которое получил Вронский, и, не перечтя его, послала с нарочным.
Решено было, что Левин
поедет с Натали
в концерт и на публичное заседание, а оттуда карету пришлют
в контору
за Арсением, и он заедет
за ней и свезет ее к Кити; или же, если он не кончит дел, то пришлет карету, и Левин
поедет с нею.
Долго Левин не мог успокоить жену. Наконец он успокоил ее, только признавшись, что чувство жалости
в соединении с вином сбили его, и он поддался хитрому влиянию Анны и что он будет избегать ее. Одно,
в чем он искреннее всего признавался, было то, что, живя так долго
в Москве,
за одними разговорами,
едой и питьем, он ошалел. Они проговорили до трех часов ночи. Только
в три часа они настолько примирились, что могли заснуть.
Узнав, что доктор еще не вставал, Левин из разных планов, представлявшихся ему, остановился на следующем: Кузьме
ехать с запиской к другому доктору, а самому
ехать в аптеку
за опиумом, а если, когда он вернется, доктор еще не встанет, то, подкупив лакея или насильно, если тот не согласится, будить доктора во что бы то ни стало.
Мысли о том, куда она
поедет теперь, — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли или просто одна
за границу, и о том, что он делает теперь один
в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей
в голову, но она не всею душой отдавалась этим мыслям.
Чувствуя, что примирение было полное, Анна с утра оживленно принялась
за приготовление к отъезду. Хотя и не было решено,
едут ли они
в понедельник или во вторник, так как оба вчера уступали один другому, Анна деятельно приготавливалась к отъезду, чувствуя себя теперь совершенно равнодушной к тому, что они уедут днем раньше или позже. Она стояла
в своей комнате над открытым сундуком, отбирая вещи, когда он, уже одетый, раньше обыкновенного вошел к ней.
Испуганный тем отчаянным выражением, с которым были сказаны эти слова, он вскочил и хотел бежать
за нею, но, опомнившись, опять сел и, крепко сжав зубы, нахмурился. Эта неприличная, как он находил, угроза чего-то раздражила его. «Я пробовал всё, — подумал он, — остается одно — не обращать внимания», и он стал собираться
ехать в город и опять к матери, от которой надо было получить подпись на доверенности.
Нет, вы напрасно
едете, — мысленно обратилась она к компании
в коляске четверней, которая, очевидно,
ехала веселиться
за город.