Неточные совпадения
Графиня Лидия Ивановна
была друг ее мужа и центр одного из
кружков петербургского света, с которым по мужу ближе всех
была связана Анна.
Другой близкий Анне
кружок — это
был тот, через который Алексей Александрович сделал свою карьеру.
Центром этого
кружка была графиня Лидия Ивановна.
Но не одни эти дамы, почти все, бывшие в гостиной, даже княгиня Мягкая и сама Бетси, по нескольку раз взглядывали на удалившихся от общего
кружка, как будто это мешало им. Только один Алексей Александрович ни разу не взглянул в ту сторону и не
был отвлечен от интереса начатого разговора.
Две дамы эти
были главные представительницы избранного нового петербургского
кружка, называвшиеся, в подражание подражанию чему-то, les sept merveilles du monde. [семь чудес света.]
Когда встали из-за стола, Левину хотелось итти за Кити в гостиную; но он боялся, не
будет ли ей это неприятно по слишком большой очевидности его ухаживанья за ней. Он остался в
кружке мужчин, принимая участие в общем разговоре, и, не глядя на Кити, чувствовал ее движения, ее взгляды и то место, на котором она
была в гостиной.
Но дверь уже отворялась более чем десять раз, и каждый раз это
был или запоздавший гость или гостья, присоединявшиеся к
кружку званых, направо, или зрительница, обманувшая или умилостивившая полицейского офицера, присоединявшаяся к чужой толпе налево.
В
кружке самом близком к невесте
были ее две сестры: Долли и старшая, спокойная красавица Львова, приехавшая из-за границы.
Обед, вина, сервировка — всё это
было очень хорошо, но всё это
было такое, какое видела Дарья Александровна на званых обедах и балах, от которых она отвыкла, и с тем же характером безличности и напряженности; и потому в обыкновенный день и в маленьком
кружке всё это произвело на нее неприятное впечатление.
Всё
было, вместе с отличным обедом и винами не от русских виноторговцев, а прямо заграничной разливки, очень благородно, просто и весело.
Кружок людей в двадцать человек
был подобран Свияжским из единомышленных, либеральных, новых деятелей и вместе остроумных и порядочных.
Пили тосты, тоже полушутливые, и за нового губернского предводителя, и за губернатора, и за директора банка, и за «любезного нашего хозяина».
— Не могу видеть этих
кружек спокойно, пока у меня
есть деньги, — сказал он. — А какова нынешняя депеша? Молодцы Черногорцы!
Катавасов, войдя в свой вагон, невольно кривя душой, рассказал Сергею Ивановичу свои наблюдения над добровольцами, из которых оказывалось, что они
были отличные ребята. На большой станции в городе опять пение и крики встретили добровольцев, опять явились с
кружками сборщицы и сборщики, и губернские дамы поднесли букеты добровольцам и пошли за ними в буфет; но всё это
было уже гораздо слабее и меньше, чем в Москве.
Неточные совпадения
Когда проносился мимо его богач на пролетных красивых дрожках, на рысаках в богатой упряжи, он как вкопанный останавливался на месте и потом, очнувшись, как после долгого сна, говорил: «А ведь
был конторщик, волосы носил в
кружок!» И все, что ни отзывалось богатством и довольством, производило на него впечатление, непостижимое им самим.
По стенам навешано
было весьма тесно и бестолково несколько картин: длинный пожелтевший гравюр какого-то сражения, с огромными барабанами, кричащими солдатами в треугольных шляпах и тонущими конями, без стекла, вставленный в раму красного дерева с тоненькими бронзовыми полосками и бронзовыми же
кружками по углам.
В тени молодых березок
был разостлан ковер, и на ковре
кружком сидело все общество.
В числе предметов, лежавших на полочке Карла Иваныча,
был один, который больше всего мне его напоминает. Это —
кружок из кардона, вставленный в деревянную ножку, в которой
кружок этот подвигался посредством шпеньков. На
кружке была наклеена картинка, представляющая карикатуры какой-то барыни и парикмахера. Карл Иваныч очень хорошо клеил и
кружок этот сам изобрел и сделал для того, чтобы защищать свои слабые глаза от яркого света.
На другой стене висели ландкарты, все почти изорванные, но искусно подклеенные рукою Карла Иваныча. На третьей стене, в середине которой
была дверь вниз, с одной стороны висели две линейки: одна — изрезанная, наша, другая — новенькая, собственная, употребляемая им более для поощрения, чем для линевания; с другой — черная доска, на которой
кружками отмечались наши большие проступки и крестиками — маленькие. Налево от доски
был угол, в который нас ставили на колени.