— Мы тебя давно ждали, — сказал Степан Аркадьич,
войдя в кабинет и выпустив руку Левина, как бы этим показывая, что тут опасности кончились. — Очень, очень рад тебя видеть, — продолжал он. — Ну, что ты? Как? Когда приехал?
Войдя в кабинет, Рябинин осмотрелся по привычке, как бы отыскивая образ, но, найдя его, не перекрестился. Он оглядел шкапы и полки с книгами и с тем же сомнением, как и насчет вальдшнепов, презрительно улыбнулся и неодобрительно покачал головой, никак уже не допуская, чтоб эта овчинка могла стоить выделки.
Степан Аркадьич с тем несколько торжественным лицом, с которым он садился в председательское кресло в своем присутствии,
вошел в кабинет Алексея Александровича. Алексей Александрович, заложив руки за спину, ходил по комнате и думал о том же, о чем Степан Аркадьич говорил с его женою.
Катавасов в коротких словах передал ему последнее известие и,
войдя в кабинет, познакомил Левина с невысоким, плотным, очень приятной наружности человеком.
Неточные совпадения
Приехав к месту своего служения, Степан Аркадьич, провожаемый почтительным швейцаром с портфелем, прошел
в свой маленький
кабинет, надел мундир и
вошел в присутствие.
Приехав с утренним поездом
в Москву, Левин остановился у своего старшего брата по матери Кознышева и, переодевшись,
вошел к нему
в кабинет, намереваясь тотчас же рассказать ему, для чего он приехал, и просить его совета; но брат был не один.
Войдя в маленький
кабинет Кити, хорошенькую, розовенькую, с куколками vieux saxe, [старого саксонского фарфора,] комнатку, такую же молоденькую, розовенькую и веселую, какою была сама Кити еще два месяца тому назад, Долли вспомнила, как убирали они вместе прошлого года эту комнатку, с каким весельем и любовью.
И потом, ревновать — значит унижать и себя и ее», говорил он себе,
входя в ее
кабинет; но рассуждение это, прежде имевшее такой вес для него, теперь ничего не весило и не значило.
Подъезжая к Петербургу, Алексей Александрович не только вполне остановился на этом решении, но и составил
в своей голове письмо, которое он напишет жене.
Войдя в швейцарскую, Алексей Александрович взглянул на письма и бумаги, принесенные из министерства, и велел внести за собой
в кабинет.
Она прошлась по зале и с решимостью направилась к нему. Когда она
вошла в его
кабинет, он
в вице-мундире, очевидно готовый к отъезду, сидел у маленького стола, на который облокотил руки, и уныло смотрел пред собой. Она увидала его прежде, чем он ее, и она поняла, что он думал о ней.
Алексей Александрович забыл о графине Лидии Ивановне, но она не забыла его.
В эту самую тяжелую минуту одинокого отчаяния она приехала к нему и без доклада
вошла в его
кабинет. Она застала его
в том же положении,
в котором он сидел, опершись головой на обе руки.
Когда Алексей Александрович
вошел в маленький, уставленный старинным фарфором и увешанный портретами, уютный
кабинет графини Лидии Ивановны, самой хозяйки еще не было. Она переодевалась.
Пройдя небольшую столовую с темными деревянными стенами, Степан Аркадьич с Левиным по мягкому ковру
вошли в полутемный
кабинет, освещенный одною с большим темным абажуром лампой.
Туман, застилавший всё
в ее душе, вдруг рассеялся. Вчерашние чувства с новой болью защемили больное сердце. Она не могла понять теперь, как она могла унизиться до того, чтобы пробыть целый день с ним
в его доме. Она
вошла к нему
в кабинет, чтоб объявить ему свое решение.
Через час Клим Самгин
вошел в кабинет патрона. Большой, солидный человек, сидя у стола в халате, протянул ему теплую, душистую руку, пошевелил бровями и, пытливо глядя в лицо, спросил вполголоса:
Неточные совпадения
Так, например, заседатель Толковников рассказал, что однажды он
вошел врасплох
в градоначальнический
кабинет по весьма нужному делу и застал градоначальника играющим своею собственною головою, которую он, впрочем, тотчас же поспешил пристроить к надлежащему месту.
Немного спустя после описанного выше приема письмоводитель градоначальника,
вошедши утром с докладом
в его
кабинет, увидел такое зрелище: градоначальниково тело, облеченное
в вицмундир, сидело за письменным столом, а перед ним, на кипе недоимочных реестров, лежала,
в виде щегольского пресс-папье, совершенно пустая градоначальникова голова… Письмоводитель выбежал
в таком смятении, что зубы его стучали.
Когда
вошел Павел Иванович
в отведенную комнату для спанья и, ложась
в постель, пощупал животик свой: «Барабан! — сказал, — никакой городничий не взойдет!» Надобно же было такому стеченью обстоятельств: за стеной был
кабинет хозяина.
Так он писал темно и вяло // (Что романтизмом мы зовем, // Хоть романтизма тут нимало // Не вижу я; да что нам
в том?) // И наконец перед зарею, // Склонясь усталой головою, // На модном слове идеал // Тихонько Ленский задремал; // Но только сонным обаяньем // Он позабылся, уж сосед //
В безмолвный
входит кабинет // И будит Ленского воззваньем: // «Пора вставать: седьмой уж час. // Онегин, верно, ждет уж нас».
Против меня была дверь
в кабинет, и я видел, как туда
вошли Яков и еще какие-то люди
в кафтанах и с бородами.