Неточные совпадения
— Панер [Положение якорной
цепи, перпендикулярное к воде при выхаживании
якоря, когда последний еще не встал, т. е., не отделился от грунта.]! — крикнули с бака.
У всех веселые, праздничные лица. Корвет прибирается, чистится, подкрашивается, чтобы показаться в чужие люди, как следует военному судну, хотя и помятому ураганом, но с честью выдержавшему его нападение. Уже достали якорные
цепи, долго лежавшие внизу, и приклепали к
якорям.
«Коршун» сильно раскачивало и подергивало на
цепях двух брошенных
якорей.
Но бухта была закрытая, большая и глубокая, и отстаиваться в ней было безопасно. По крайней мере, Степан Ильич был в отличном расположении духа и, играя с доктором в кают-компании в шахматы, мурлыкал себе под нос какой-то мотив. Старший офицер, правда, часто выходил наверх смотреть, как канаты, но скоро возвращался вниз успокоенный:
цепи держали «Коршун» хорошо на
якорях. Не тревожился и капитан, хотя тоже частенько показывался на мостике.
Звякнула
цепь, грохнул
якорь, — и «Коршун» стоял неподвижно на Малом рейде. Счастливые и радостные моряки поздравляли друг друга.
Фома прислушался — подавляющая тишина разлита была в воздухе, лишь вода журчала, разбиваясь о
цепи якорей, и нигде не слышно было звука шагов.
Только что взошло солнце, воздух был живительно свеж, густо напоен запахом сосны; спокойная вода реки, отражая ясное небо, ласково журчала, разбиваясь о пыжи судов и
цепи якорей.
Неточные совпадения
Часа в три мы снялись с
якоря, пробыв ровно три месяца в Нагасаки: 10 августа пришли и 11 ноября ушли. Я лег было спать, но топот людей, укладка якорной
цепи разбудили меня. Я вышел в ту минуту, когда мы выходили на первый рейд, к Ковальским, так называемым, воротам. Недавно я еще катался тут. Вон и бухта, которую мы осматривали, вон Паппенберг, все знакомые рытвины и ложбины на дальних высоких горах, вот Каменосима, Ивосима, вон, налево, синеет мыс Номо, а вот и простор, беспредельность, море!
Я в свое окошечко видел блуждающий свет фонарей, слышал, точно подземный грохот, стук травимой
цепи и глухое, тяжелое падение другого
якоря.
Я не унывал нисколько, отчасти потому, что мне казалось невероятным, чтобы
цепи — канаты двух, наконец, трех и даже четырех
якорей не выдержали, а главное — берег близко. Он, а не рифы, был для меня «каменной стеной», на которую я бесконечно и возлагал все упование. Это совершенно усыпляло всякий страх и даже подозрение опасности, когда она была очевидна. И я смотрел на всю эту «опасную» двухдневную минуту как на дело, до меня нисколько не касающееся.
Вы не совсем доверяйте, когда услышите от моряка слово «канат». Канат — это
цепь, на которую можно привязать полдюжины слонов — не сорвутся. Он держит
якорь в сто пятьдесят пуд. Вот когда скажут пеньковый канат, так это в самом деле канат.
Бог с вами: типун бы вам на язык — на
якорь становимся!» В самом деле скомандовали: «Из бухты вон!», потом: «Отдай
якорь!» Раздался минутный гром рванувшейся
цепи, фрегат дрогнул и остановился.