Неточные совпадения
— Никак нет. При
береге бы остался…
На сухой пути сподручнее, ваше благородие… А в море, сказывают ребята, и не приведи бог, как
бывает страшно… В окияне, сказывают, волна страсть какая… Небо, мол, с овчинку покажется…
Сухощавый, небольшого роста пожилой человек в стареньком теплом пальто и старой походной фуражке, проведший большую часть своей полувековой труженической жизни в плаваниях, всегда ревнивый и добросовестный в исполнении своего долга и аккуратный педант, какими обыкновенно
бывали прежние штурмана, внимательно посмотрел
на горизонт, взглянул
на бежавшие по небу кучевые темные облака, потянул как будто воздух своим длинноватым красным носом с желтым пятном, напоминавшим о том, как Степан Ильич отморозил себе лицо в снежный шторм у
берегов Камчатки еще в то время, когда красота носа могла иметь для него значение, и проговорил...
— Это что — пьянствовал!.. Всякий матрос, ежели
на берегу, любит погулять, и нет еще в том большого греха… А он, кроме того, что пьянствовал да пропивал,
бывало, все казенные вещи, еще и
на руку был нечист… Попадался не раз… А кроме того, еще и дерзничал…
До Батавии оставалось всего 600 миль, то есть суток трое-четверо хорошего хода под парусами. Бесконечный переход близился к концу. Все повеселели и с большим нетерпением ждали Батавии. Уже в кают-компании толковали о съезде
на берег, назначая день прихода, и расспрашивали об этом городе у одного из офицеров, который
бывал в нем в прежнее свое кругосветное плавание. Все то и дело приставали к старому штурману с вопросами: как он думает, верны ли расчеты?
Захарыч предвкушал удовольствие «треснуть»
на берегу, но удовольствие это несколько омрачалось боязнью напиться, как он выражался «вовсю», то есть до полного бесчувствия (как он напивался,
бывало, в прежнее время), так как командир «Коршуна» терпеть не мог, когда матросы возвращались с
берега в виде мертвых тел, которые надо было поднимать
на веревке со шлюпки.
Ашанин, занятый отчетом, почти не съезжал
на берег и только раз был с Лопатиным в маленьком чистеньком японском городке. Зашел в несколько храмов,
побывал в лавках и вместе с Лопатиным не отказал себе в удовольствии, особенно любимом моряками: прокатился верхом
на бойком японском коньке за город по морскому
берегу и полюбовался чудным видом, открывающимся
на одном месте острова — видом двух водяных пространств, разделенных узкой береговой полосой Тихого океана и Японского моря.
И неустанный, скорый бег «Коршуна», передние мачты которого едва вырисовывались с мостика, а бушприта было совсем не видать, — этот бег среди белесоватой мглы и безмолвия производил
на Ашанина, как и
на всех моряков, впечатление какой-то жуткой неопределенности и держал нервы в том напряженном состоянии, которое
бывает в невольном ожидании неведомой опасности, которую нельзя видеть, но которая может предстать каждую минуту — то в виде неясного силуэта внезапно наскочившего судна, то в виде неясных очертаний вдруг открывшегося, страшно близкого
берега.
Старший штурман, серьезный, озабоченный и недовольный, каким он
бывал всегда, когда «Коршун» плыл вблизи
берегов, или когда была такая погода, что нельзя было поймать солнышка и определиться астрономически, и приходилось плыть по счислению, частенько посматривал
на карту, лежавшую в штурманской рубке, и затем поднимался
на мостик и подходил к компасу взглянуть, по румбу ли правят, и взглядывал сердито
на окружавшую мглу, точно стараясь пронизать ее мысленным взором и убедиться, что течение не отнесло корвет к
берегу или к какому-нибудь острову
на пути.
Побывал «Коршун» и
на чудном острове Таити с его милыми чернокожими обитателями и роскошной природой, заходил
на два дня в Новую Каледонию, посетил красивый, богатый и изящный Мельбурн, еще не особенно давно бывший, как и весь австралийский
берег, местом ссылки, поднимался по Янтсе Киангу до Ханькоу, известной чайной фактории, и теперь шел в Гонконг, где должен был получить дальнейшие инструкции от адмирала.
Неточные совпадения
Какие
бывают эти общие залы — всякий проезжающий знает очень хорошо: те же стены, выкрашенные масляной краской, потемневшие вверху от трубочного дыма и залосненные снизу спинами разных проезжающих, а еще более туземными купеческими, ибо купцы по торговым дням приходили сюда сам-шест и сам-сём испивать свою известную пару чаю; тот же закопченный потолок; та же копченая люстра со множеством висящих стеклышек, которые прыгали и звенели всякий раз, когда половой бегал по истертым клеенкам, помахивая бойко подносом,
на котором сидела такая же бездна чайных чашек, как птиц
на морском
берегу; те же картины во всю стену, писанные масляными красками, — словом, все то же, что и везде; только и разницы, что
на одной картине изображена была нимфа с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал.
Бывало, пушка зоревая // Лишь только грянет с корабля, // С крутого
берега сбегая, // Уж к морю отправляюсь я. // Потом за трубкой раскаленной, // Волной соленой оживленный, // Как мусульман в своем раю, // С восточной гущей кофе пью. // Иду гулять. Уж благосклонный // Открыт Casino; чашек звон // Там раздается;
на балкон // Маркёр выходит полусонный // С метлой в руках, и у крыльца // Уже сошлися два купца.
Все были хожалые, езжалые: ходили по анатольским
берегам, по крымским солончакам и степям, по всем речкам большим и малым, которые впадали в Днепр, по всем заходам [Заход — залив.] и днепровским островам;
бывали в молдавской, волошской, в турецкой земле; изъездили всё Черное море двухрульными козацкими челнами; нападали в пятьдесят челнов в ряд
на богатейшие и превысокие корабли, перетопили немало турецких галер и много-много выстреляли пороху
на своем веку.
Подумаешь, как счастье своенравно! //
Бывает хуже, с рук сойдет; // Когда ж печальное ничто
на ум не йдет, // Забылись музыкой, и время шло так плавно; // Судьба нас будто
берегла; // Ни беспокойства, ни сомненья… // А горе ждет из-за угла.
Вечерней, утренней порой, //
На берегу реки родной, // В тени украинских черешен, //
Бывало, он Марию ждал, // И ожиданием страдал, // И краткой встречей был утешен.