— Что ж нам думать? Александр Николаевич Император нас обдумал, он нас и обдумает во всех делах. Ему видней.
Хлебушка не принесть ли еще? Парнишке еще
дать? — обратился он к Дарье Александровне, указывая
на Гришу, который доедал корку.
—
На рупь, барин,
на него… Пока из дому бредем, так свойский, домашний
хлебушко жуешь, а
на пристане свой рупь и проживешь.
На верхних пристанях
дают бурлакам по пуду муки, а то и по два. Говядины тоже, сказывают,
дают фунтов по пяти
на брата…
— Вот, бабушка, — так начал мужик, — было времечко, живал ведь и я не хуже других: в амбаре-то, бывало, всего насторожено вволюшку; хлеб-то, бабушка, родился сам-шост да сам-сём, три коровы стояли в клети, две лошади, — продавал почитай что кажинную зиму мало что
на шестьдесят рублев одной ржицы да гороху рублев
на десять, а теперь до того дошел, что радешенек, радешенек, коли сухого
хлебушка поснедаешь… тем только и пробавляешься, когда вот покойник какой
на селе, так позовут псалтырь почитать над ним… все гривенку-другую
дадут люди…