Неточные совпадения
Далеко не так приятны
были ожидания Передонова. Уже он давно убедился, что директор ему враждебен, — и на самом деле директор гимназии считал Передонова ленивым, неспособным учителем. Передонов думал, что директор приказывает ученикам его не почитать, — что
было, понятно, вздорною выдумкою самого Передонова. Но это вселяло в Передонова уверенность, что надо от директора защищаться. Со злости на директора он не раз
начинал поносить его в старших классах. Многим гимназистам такие разговоры нравились.
Владя
начал уже думать, что не всегда возможно
быть любезным до конца.
«Для
начала, — думал Передонов, — надо выбрать начальство попроще и там осмотреться, принюхаться, — видно
будет, как относятся к нему, что о нем говорят». Поэтому, решил Передонов, всего умнее
начать с городского головы. Хотя он — купец и учился всего только в уездном училище, но все же он везде бывает, и у него все бывают, и он пользуется в городе уважением, а в других городах и даже в столице у него
есть знакомые, довольно важные.
— Я
буду следить, — сказал он озабоченно, минуту призадумался и опять
начал сладко улыбаться. — Два
есть у меня молоденьких чиновничка, совсем еще желторотые. Одного из них мамаша, поверите ли, в угол ставит, ей-богу.
Молоденький чиновник Черепнин, тот самый, о котором рассказывала Вершина, что он подсматривал в окно,
начал было, когда Вершина овдовела, ухаживать за нею. Вершина не прочь
была бы выйти замуж второй раз, но Черепнин казался ей слишком ничтожным. Черепнин озлобился. Он с радостью поддался на уговоры Володина вымазать дегтем ворота у Вершиной.
Людмила захохотала. Смех ее
был, как всегда, словно сплетен со сладостными и страстными веселиями. Смеясь, она сильно краснела, глаза становились у нее шаловливыми, виноватыми, и взор их убегал от собеседников. Саша смутился, спохватился,
начал оправдываться...
Виткевич захохотал, а остальные сделали вид, что не слышали. Вершина
начала было рассказывать свой сон, — Передонов не дослушал и стал прощаться. Мурин пригласил его к себе на вечер.
«Почем мы знаем, — думал он, — может
быть, это и можно; наука еще не дошла, а может
быть, кто-нибудь и знает. Ведь вот французы — ученый народ, а у них в Париже завелись волшебники да маги», — думал Передонов. И страшно ему стало. «Еще лягаться
начнет этот баран», — думал он.
— Уж он у меня всегда такой, —
выпьет, да и
начнет чудить.
И разные другие нелепые слухи ходили по городу о здешней гимназии: говорили о переодетой гимназистом барышне, потом имя Пыльникова стали понемногу соединять с Людмилиным. Товарищи
начали дразнить Сашу любовью к Людмиле. Сперва он легко относился к этим шуточкам, потом
начал по временам вспыхивать и заступаться за Людмилу, уверяя, что ничего такого не
было и нет.
— Вот я
буду инспектором. Вы тут киснуть
будете, а у меня под
началом два уезда
будут. А то и три. Ого-го!
Нешто она для него икру покупала! И под предлогом угостить дам она отставила от него все, что
было получше. Но Володин не унывал и довольствовался тем, что осталось: он успел съесть много хорошего с самого
начала, и теперъ ему
было все равно.
Городские дамы
начали отдавать Варваре визиты. Некоторые с радостным любопытством поспешили уже на второй, на третий день посмотреть, какова-то Варвара дома. Другие промедлили неделю и больше. А иные и вовсе не пришли, — не
была, например, Вершина.
Прошла неделя. Хрипачей еще не
было. Варвара
начала злиться и ругаться. Передонова же повергло это ожидание в нарочито-угнетенное состояние. Глаза у Передонова стали совсем бессмысленными, словно они потухали, и казалось иногда, что это — глаза мертвого человека. Нелепые страхи мучили его. Без всякой видимой причины он
начинал вдруг бояться тех или других предметов. С чего-то пришла ему в голову и томила несколько дней мысль, что его зарежут; он боялся всего острого и припрятал ножи да вилки.
В залах
было грязновато, и уже с самого
начала толпа казалась в значительной части пьяною. В тесных покоях с закоптелыми стенами и потолками горели кривые люстры; они казались громадными, тяжелыми, отнимающими много воздуха. Полинялые занавесы у дверей имели такой вид, что противно
было задеть их. То здесь, то там собирались толпы, слышались восклицания и смех, — это ходили за наряженными в привлекавшие общее внимание костюмы.
Недотыкомка весь день юлила вокруг Передонова. Не дала заснуть после обеда. Вконец измучила. Когда, уже к вечеру, он
начал было засыпать, его разбудила нивесть откуда взявшаяся шальная баба. Курносая, безобразная, она подошла к его постели и забормотала...
— Избили они его, — сказала она, погладив щеки ладонями, и, глядя на ладони, судорожно усмехалась. — Под утро он говорит мне: «Прости, сволочи они, а не простишь — на той же березе повешусь». — «Нет, говорю, дерево это не погань, не смей, Иуда, я на этом дереве муки приняла. И никому, ни тебе, ни всем людям, ни богу никогда обиды моей не прощу». Ох, не прощу, нет уж! Семнадцать месяцев держал он меня, все уговаривал,
пить начал, потом — застудился зимою…
Неточные совпадения
Городничий. Да, там, говорят,
есть две рыбицы: ряпушка и корюшка, такие, что только слюнка потечет, как
начнешь есть.
Да если спросят, отчего не выстроена церковь при богоугодном заведении, на которую назад тому пять лет
была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что
начала строиться, но сгорела.
«Давай!
Начни с хозяюшки». // «
Пьешь водку, Тимофеевна?»
«Скажи, служивый, рано ли // Начальник просыпается?» // — Не знаю. Ты иди! // Нам говорить не велено! — // (Дала ему двугривенный). // На то у губернатора // Особый
есть швейцар. — // «А где он? как назвать его?» // — Макаром Федосеичем… // На лестницу поди! — // Пошла, да двери заперты. // Присела я, задумалась, // Уж
начало светать. // Пришел фонарщик с лестницей, // Два тусклые фонарика // На площади задул.
Приходит немец: «Только-то?..» // И
начал нас по-своему, // Не торопясь,
пилить.