Неточные совпадения
Засмеялась и Марта. Передонов смотрел равнодушно: он не принимал никакого участия
в чужих делах, — не любил
людей, не думал о них иначе, как только
в связи со своими выгодами и удовольствиями. Вершина самодовольно улыбнулась и сказала...
— Скажите, пожалуйста, — с нескрываемою насмешкою
в голосе сказала она, — а на вид она гораздо старше вас. Конечно, это не мое дело, а только со стороны жалко, что такой хороший молодой
человек должен жить не так, как бы он заслуживал по своей красоте и душевным качествам.
Вошел с радостным громким смехом Павел Васильевич Володин, молодой
человек, весь, и лицом и ухватками, удивительно похожий на барашка: волосы, как у барашка, курчавые, глаза выпуклые и тупые, — все, как у веселого барашка, — глупый молодой
человек. Он был столяр, обучался раньше
в ремесленной школе, а теперь служил учителем ремесла
в городском училище.
— Да и барин-то про вас, матушка-барыня, что говорит! Что вы будто раньше таскались, а потом замуж вышли! Вот они какие есть, самые мерзкие
люди! Плюньте вы им
в морды, барыня хорошая, ничем с такими расподлыми людишками возжаться.
Хотя Варвара шаталась от опьянения и лицо ее во всяком свежем
человеке возбудило бы отвращение своим дрябло-похотливым выражением, но тело у нее было прекрасное, как тело у нежной нимфы, с приставленною к нему, силою каких-то презренных чар, головою увядающей блудницы. И это восхитительное тело для этих двух пьяных и грязных людишек являлось только источником низкого соблазна. Так это и часто бывает, — и воистину
в нашем веке надлежит красоте быть попранной и поруганной.
И другие были
в городе
люди, — как заметил
в последние дни Передонов, — которые враждебны ему и хотели бы помешать его назначению на инспекторскую должность.
Ведь бывали же случаи, что
люди присваивали себе чужое имя и жили себе
в свое удовольствие.
Ясное дело, опорочат его
в глазах у начальства, выставят
человеком неблагонадежным.
— И следует, ей-богу, следует, — с одушевлением сказал Володин. — Потому как ежели она
в законный брак не хочет вступать, а между прочим к себе
в окно молодых
людей пускает, то уж это что ж! Уж это значит — ни стыда, ни совести нет у
человека.
— А вы читали «
Человек в футляре» Чехова? — спросила она. — Не правда ли, как метко?
Подполковник Николай Вадимович Рубовский, невысокий плотный
человек с густыми бровями, веселыми серыми глазами и прихрамывающею походкою, отчего его шпоры неровно и звонко призвякивали, был весьма любезен и за то любим
в обществе. Он знал всех
людей в городе, все их дела и отношения, любил слушать сплетни, но сам был скромен и молчалив, как могила, и никому не делал ненужных неприятностей.
И он входил, невольно подчиняясь ее тихой ворожбе. Может быть, ей скорее Рутиловых удалось бы достичь своей цели, — ведь Передонов одинаково далек был от всех
людей, и почему бы ему было не связаться законным браком с Мартою? Но, видно, вязко было то болото, куда залез Передонов, и никакими чарами не удавалось перебултыхнуть его
в другое.
В таких снимках утрачиваются все особые черты каждого
человека и остается лишь то общее, что повторяется во всех или во многих лицах.
Нартанович посмотрел на нее строго и сказал внушительно: —
В ваши лета
человека выхлестать завсе не лишнее, — имей это
в памяти.
Кажется, самые необходимые
в его положении
люди — исправник и прокурор окружного суда. С них бы и следовало начать. Или с предводителя дворянства. Но начинать с них Передонову стало страшно. Предводитель Верига — генерал, метит
в губернаторы. Исправник, прокурор — это страшные представители полиции и суда.
В лицевых же на улицу покоях верхнего жилья, там, где принимались гости, все было зытянуто и жестко. Мебель красного дерева словно была увеличена во много раз по образцу игрушечной. Обыкновенным
людям на ней сидеть было неудобно, — сядешь, словно на камень повалишься. А грузный хозяин — ничего, сядет, примнет себе место и сидит с удобством. Навещавший голову почасту архимандрит подгородного монастыря называл эти кресла и диваны душеспасительными, на что голова отвечал...
Городской голова, Яков Аникиевич Скучаев, встретил Передонова на пороге своей гостиной. Это был мужчина толстый, высокий, черноволосый, коротко стриженый; держался он с достоинством и любезностью, не чуждой некоторой презрительности
в отношении к
людям малоденежным.
«А впрочем, ровно бы из пустого
в порожнее переливаем. Беда с этими учеными, — думал он, — не поймешь, чего он хочет.
В книгах-то ему все ясно, ученому
человеку, а вот как из книги нос вытащит, так и завязнет и других завязит».
Долго глядя на его расторопные, отчетливые движения, можно было подумать, что это не живой
человек, что он уже умер, или и не жил никогда, и ничего не видит
в живом мире и не слышит ничего, кроме звенящих мертво слов.
У него не было любимых предметов, как не было любимых
людей, — и потому природа могла только
в одну сторону действовать на его чувства, только угнетать их.
— С повинной?
человека убили? поджог устроили? почту ограбили? — сердито закричал Авиновицкий, пропуская Передонова
в зал. — Или сами стали жертвой преступления, что более чем возможно
в нашем городе? Город у нас скверный, а полиция
в нем еще хуже. Удивляюсь еще я, отчего на этой вот площади каждое утро мертвые тела не валяются. Ну-с, прошу садиться. Так какое же дело? преступник вы или жертва?
— Ныне
люди пошли — пародия на человеческую породу, — гремел Авиновицкий. — Здоровье пошлостью считают. Немец фуфайку выдумал. Я бы этого немца
в каторжные работы послал. Вдруг бы на моего Владимира фуфайку! Да он у меня
в деревне все лето сапог ни разу не надел, а ему — фуфайку! Да он у меня избани на мороз нагишом выбежит, да на снегу поваляется, а ему — фуфайку. Сто плетей проклятому немцу!
Клевета и кляуза — орудие
людей низшей породы, не воспитанных
в добрых дворянских традициях.
Одеваясь при помощи лакея
в прихожей и слыша доносящиеся издали звуки рояля, Передонов думал, что
в этом доме живут по-барски, гордые
люди, высоко себя ставят. «
В губернаторы метит», — с почтительным и завистливым удивлением думал Передонов.
— Но вы, Георгий Семенович, не берете
в расчет, что не всегда от
человека зависит избрать свою деятельность.
Тогда инспектор Богданов, имевший
в своем ведении школы трех уездов, переселился бы
в один из соседних городов, и школы нашего уезда перешли бы к новому инспектору. Для этой должности был у земцев на примете
человек, наставник учительской семинарии
в ближайшем городке Сафате.
Наконец он распрощался и ушел, безнадежно тоскуя.
В этом доме, — думал он, — его не захотели ни понять, ни даже выслушать. Хозяин молол что-то непонятное. Трепетов почему-то фыркал, хозяйка приходила, не любезничала и уходила, — странные
люди живут
в этом доме, — думал Передонов, — Потерянный день!
В темных сенях попался Передонову еще один городовой, низенький, тощий
человек вида исполнительного, но все же унылого. Он стоял неподвижно и держал подмышкой книгу
в кожаном черном переплете. Отрепанная босая девица выбежала из боковой двери, стащила пальто с Передонова и провела его
в гостиную, приговаривая...
— Молодые
люди, — продолжал Передонов, думая о Володине, — а много о себе думают. Против других умышляют, а и сами-то нечисты. Молодые
люди, известно, увлекаются. Иные и
в полиции служат, а тоже туда же суются.
И он долго говорил о молодых
людях, по почему-то не хотел назвать Володина. Про полицейских же молодых
людей он сказал на всякий случай, чтоб Миньчуков понял, что у него и относительно служащих
в полиции есть кое-какие неблагоприятные сведения. Миньчуков решил, что Передонов намекает на двух молодых чиновников полицейского управления: молоденькие, смешливые, ухаживают за барышнями. Смущение и явный страх Передонова заражал невольно и Миньчукова.
Даже и
в спокойном своем состоянии Передонов, как и все грубые
люди, не мог точно оценить мелких явлений: он или не замечал их, или преувеличивал их значение.
Да, впрочем, и раньше что были гимназисты для Передонова? Не только ли аппаратом для растаскивания пером чернил по бумаге и для пересказа суконным языком того, что когда-то было сказано языком человечьим! Передонов во всю свою учительскую деятельность совершенно искренно не понимал и не думал о том, что гимназисты — такие же
люди, как и взрослые. Только бородатые гимназисты с пробудившимся влечением к женщинам вдруг становились
в его глазах равными ему.
— Что ты, Ардальон Борисыч, нынче с кокардой щеголяешь? Вот что значит
в инспекторы-то метит
человек.
На новой квартире тотчас же отслужили молебен. Необходимо было, по расчетам Передонова, показать, что он —
человек верующий. Во время молебна запах ладана, кружа ему голову, вызвал
в нем смутное настроение, похожее на молитвенное.
—
В этом году судьба ко мне немилосердна, три раза
в неделю приходится сидеть рядом с классом, где занимается Ардальон Борисыч, и, представьте, постоянно хохот, да еще какой. Казалось бы, Ардальон Борисыч
человек не смешливый, а какую постоянно возбуждает веселость!
Поручик глубоко презирал
в душе гимназистов, у которых, по его мнению, не было и не могло быть военной выправки. Если бы это были кадеты, то он прямо сказал бы, что о них думает. Но об этих увальнях не стоило говорить неприятной правды
человеку, от которого зависели его уроки.
Напряженно торжественные поместились Передонов на диване, Володин
в кресле. Надежда с удивлением смотрела на гостей. Гости беседовали о погоде и о новостях с видом
людей, пришедших по щекотливому делу и не знающих, как приступить к нему. Наконец Передонов откашлялся и сказал...
Разговоры и мысли о красоте
в применении к нему как-то смутили его; он еще никогда не любопытствовал узнать, красивым или уродом кажется он
людям.
На совершаемых или свидетельствуемых у него актах Гудаевский любил делать смешные пометки, например, вместо того, чтобы написать об Иване Иваныче Иванове, живущем на Московской площади,
в доме Ермиловой, он писал об Иване Иваныче Иванове, что живет на базарной площади,
в том квартале, где нельзя дышать от зловония, и т. д.; упоминал даже иногда о числе кур и гусей у этого
человека, подпись которого он свидетельствует.
— Я так вам благодарна, — наконец расслышал он, — это так благородно с вашей стороны, так благородно, такое участие. Все
люди такие равнодушные, а вы вошли
в положение бедной матери. Так трудно воспитывать детей, так трудно, вы не можете себе представить. У меня двое, и то голова кругом идет. Мой муж — тиран, он — ужасный, ужасный
человек, не правда ли? Вы сами видели.
— Ах, не говорите, — шептала Юлия, — ужасный
человек. Он меня
в гроб вгонит и рад будет, и будет развращать моих детей, моего маленького Антошу. Но я — мать, я не дам, я все-таки высеку.
Ночь, тихая, прохладная, темная, обступила со всех сторон и заставляла замедлять шаги. Свежие веяния доносились с недалеких полей.
В траве у заборов подымались легкие шорохи и шумы, и вокруг все казалось подозрительным и странным, — может быть, кто-нибудь крался сзади и следил. Все предметы за тьмою странно и неожиданно таились, словно,
в них просыпалась иная, ночная жизнь, непонятная для
человека и враждебная ему. Передонов тихо шел по улицам и бормотал...
— Чего кобянитесь, коли дают, — сказал Виткевич, — вот ведь счастье
людям валится само
в руки, — сказал он с завистливым вздохом.
«Это — нехороший город, — думал Передонов, — и
люди здесь злые, скверные; поскорее бы уехать
в другой город, где все учителя будут кланяться низенько, а все школьники будут бояться и шептать
в страхе: инспектор идет. Да, начальникам совсем иначе живется на свете».
«Все-таки Пушкин — придворный
человек», — думал он, вешая его на стену
в столовой.
— Я еще и сама не старуха, я еще и сама могла бы пожить
в свое удовольствие и выйти замуж за доброго и солидного
человека, чем вам женихов разыскивать.
Церковная служба — не
в словах и обрядах, а
в самом внутреннем движении своем столь близкая такому множеству
людей, — Передонову была непонятна, поэтому страшила. Каждения ужасали его, как неведомые чары.
Стали выходить из церкви. Сельский учитель Мачигин, простоватый молодой
человек, подстал к девицам, улыбался и бойко беседовал. Передонов подумал, что неприлично ему при будущем инспекторе так вольно держаться. На Мачигине была соломенная шляпа. Но Передонов вспомнил, что как-то летом за городом он видел его
в форменной фуражке с кокардою. Передонов решил пожаловаться. Кстати, инспектор Богданов был тут же. Передонов подошел к нему и сказал...
Передонов чувствовал
в природе отражения своей тоски, своего страха под личиною ее враждебности к нему, — той же внутренней и недоступной внешним определениям жизни во всей природе, жизни, которая одна только и создает истинные отношения, глубокие и несомненные, между
человеком и природою, этой жизни он не чувствовал.
В парикмахерской Передонов потребовал самого хозяина. Хозяин, молодой
человек, окончивший недавно городское училище и почитывавший книги из земской библиотеки, кончил стричь какого-то незнакомого Передонову помещика. Скоро кончил и подошел к Передонову.