— Помилуйте, зачем же пивом! — любезно улыбаясь, отвечал парикмахер, — а только
возьмите то, что если постричь сколько-нибудь и притом же так как у вас на голове уже солидность обозначается, то никак не хватает на испанскую прическу.
Неточные совпадения
— Ты так Варваре и скажи, — уговаривал Рутилов. — Сперва место, а
то, мол, я так не очень-то верю. Место получишь, а там и венчайся, с кем вздумаешь. Вот ты лучше из моих сестер
возьми, — три, любую выбирай. Барышни образованные, умные, без лести сказать, не чета Варваре. Она им в подметки не годится.
— В другое ведомство, — опять обратился Скучаев к Передонову. — Хотя бы в духовное, например. Если
взять духовный сан,
то священник из вас вышел бы серьезный, обстоятельный. Я могу посодействовать. У меня есть преосвященные хорошие знакомые.
— Не смейся, пострел, — сказала Людмила,
взяла его за другое ухо и продолжала: — сладкая амброзия, и над нею гудят пчелы, это — его радость. И еще он пахнет нежною ванилью, и уже это не для пчел, а для
того, о ком мечтают, и это — его желание, — цветок и золотое солнце над ним. И третий его дух, он пахнет нежным, сладким телом, для
того, кто любит, и это — его любовь, — бедный цветок и полдневный тяжелый зной. Пчела, солнце, зной, — понимаешь, мой светик?
— Когда он уйдет в клуб. Не
возьмет же он Антошу с собой! Он уйдет, а я до
тех пор молчать буду, как будто согласилась с ним, а как только он уйдет, я его и высеку, а вы мне поможете. Ведь вы мне поможете, не правда ли?
— Ах, что это вы, Владимир Иванович, разве я к
тому! Я не
возьму, что это вы, право!
Преполовенские
взяли на себя устройство венчания. Венчаться решили в деревне, верстах в шести от города: Варваре неловко было итти под венец в городе после
того как прожили столько лет, выдавая себя за родных. День, назначенный для венчания, скрыли: Преполовенские распустили слух, что венчаться будут в пятницу, а на самом деле свадьба была в среду днем. Это сделали, чтобы не наехали любопытные из города. Варвара не раз повторяла Передонову...
Наконец Бенгальский, который
тем временем успел переодеться в обыкновенное платье, пробился через толпу к гейше. Он
взял дрожащую японку к себе на руки, закрыл ее своим громадным телом и руками, насколько мог, и быстро понес, ловко раздвигая толпу локтями и ногами. В толпе кричали...
— Рабство… а если мне это нравится? Если это у меня в крови — органическая потребность в таком рабстве?
Возьмите то, для чего живет заурядное большинство: все это так жалко и точно выкроено по одной мерке. А стоит ли жить только для того, чтобы прожить, как все другие люди… Вот поэтому-то я и хочу именно рабства, потому что всякая сила давит… Больше: я хочу, чтобы меня презирали и… хоть немножечко любили…
Дерсу молча начал укладывать свою котомку. Желая показать ему, что я разделяю его мысли, я
взял то, что первое мне попало под руку, — кусок сухой рыбы и большую головешку — и подошел к водопаду.
Неточные совпадения
Хлестаков.
Возьмите,
возьмите; это порядочная сигарка. Конечно, не
то, что в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки по двадцати пяти рублей сотенка, просто ручки потом себе поцелуешь, как выкуришь. Вот огонь, закурите. (Подает ему свечу.)
Говорят, что я им солоно пришелся, а я, вот ей-богу, если и
взял с иного,
то, право, без всякой ненависти.
Городничий. О, черт
возьми! нужно еще повторять! как будто оно там и без
того не стоит.
«Он, говорит, вор; хоть он теперь и не украл, да все равно, говорит, он украдет, его и без
того на следующий год
возьмут в рекруты».
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем
взяли свои меры: чем ближе к натуре,
тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет,
то и так умрет; если выздоровеет,
то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.