С Рождества вплоть до Великого поста Давидов лежал на полатях, затяжно кашляя, плевал вниз шматками пахучей крови, не попадая в ушат с помоями, кровь шлепалась на пол; по ночам он будил людей бредовыми криками.
«Милый дедушка, Константин Макарыч! — писал он. — И пишу тебе письмо. Поздравляю вас
с Рождеством и желаю тебе всего от Господа Бога. Нету у меня ни отца, ни маменьки, только ты у меня один остался».
Уже
с Рождества не было своего хлеба, и муку покупали. Кирьяк, живший теперь дома, шумел по вечерам, наводя ужас на всех, а по утрам мучился от головной боли и стыда, и на него было жалко смотреть. В хлеву день и ночь раздавалось мычанье голодной коровы, надрывавшее душу у бабки и Марьи. И, как нарочно, морозы все время стояли трескучие, навалило высокие сугробы; и зима затянулась: на Благовещение задувала настоящая зимняя вьюга, а на Святой шел снег.
— Да вот, ехал неподалече и завернул, — отвечал он. — Нельзя же куму не наведать. И то
с Рождества не видались. Что, Божья старушка, неможется, слышь, тебе?
Неточные совпадения
— Ты засыпал бы
с каждым днем все глубже — не правда ли? А я? Ты видишь, какая я? Я не состареюсь, не устану жить никогда. А
с тобой мы стали бы жить изо дня в день, ждать
Рождества, потом Масленицы, ездить в гости, танцевать и не думать ни о чем; ложились бы спать и благодарили Бога, что день скоро прошел, а утром просыпались бы
с желанием, чтоб сегодня походило на вчера… вот наше будущее — да? Разве это жизнь? Я зачахну, умру… за что, Илья? Будешь ли ты счастлив…
— Братец бывают, а я
с детьми только у мужниной родни в светлое воскресенье да в
Рождество обедаем.
Ужас! Она не додумалась до конца, а торопливо оделась, наняла извозчика и поехала к мужниной родне, не в Пасху и
Рождество, на семейный обед, а утром рано,
с заботой,
с необычайной речью и вопросом, что делать, и взять у них денег.
— Книги и картины перед
Рождеством: тогда
с Анисьей все шкапы переберем. А теперь когда станешь убирать? Вы всё дома сидите.
— Приезжает ко мне старушка в состоянии самой трогательной и острой горести: во-первых, настает
Рождество; во-вторых, из дому пишут, что дом на сих же днях поступает в продажу; и в-третьих, она встретила своего должника под руку
с дамой и погналась за ними, и даже схватила его за рукав, и взывала к содействию публики, крича со слезами: «Боже мой, он мне должен!» Но это повело только к тому, что ее от должника
с его дамою отвлекли, а привлекли к ответственности за нарушение тишины и порядка в людном месте.