Неточные совпадения
Родился я, судя
по рассказам, самым обыкновенным пошехонским образом. В то время барыни наши (по-нынешнему, представительницы правящих классов) не ездили, в предвидении родов, ни в столицы, ни даже в губернские города, а довольствовались местными, подручными средствами. При помощи этих средств увидели свет все
мои братья и сестры; не составил исключения и я.
И хоть я узнал ее, уже будучи осьми лет, когда родные
мои были с ней в ссоре (думали, что услуг от нее не потребуется), но она так тепло меня приласкала и так приветливо назвала умницей и погладила
по головке, что я невольно расчувствовался.
Вообще,
по мере того как семейство
мое богатело, старые фавориты незаметно исчезали из нашего дома.
По уходе повара она направляется к медному тазу, над которым утвержден медный же рукомойник с подвижным стержнем. Ключница стоит сзади, покуда барыня умывается.
Мыло, которое она при этом употребляет, пахнет прокислым; полотенце простое, из домашнего холста.
Считаю, впрочем, не лишним оговориться. Болтать по-французски и по-немецки я выучился довольно рано, около старших братьев и сестер, и, помнится, гувернантки, в дни именин и рождений родителей, заставляли меня говорить поздравительные стихи; одни из этих стихов и теперь сохранились в
моей памяти. Вот они...
Перо вертелось между пальцами, а
по временам и вовсе выскользало из них; чернил зачерпывалось больше, чем нужно; не прошло четверти часа, как разлинованная четвертушка уже была усеяна кляксами; даже верхняя часть
моего тела как-то неестественно выгнулась от напряжения.
В этом смысле ученье
мое шло даже хуже, нежели ученье старших братьев и сестер. Тех мучили, но в ученье их все-таки присутствовала хоть какая-нибудь последовательность, а кроме того, их было пятеро, и они имели возможность проверять друг друга. Эта проверка установлялась сама собою,
по естественному ходу вещей, и несомненно помогала им. Меня не мучили, но зато и помощи я ниоткуда не имел.
Теперь, при одном воспоминании о том, что проскакивало в этот знаменательный день в
мой желудок, мне становится не
по себе.
Тетенька уже стояла на крыльце, когда мы подъехали. Это была преждевременно одряхлевшая, костлявая и почти беззубая старуха, с морщинистым лицом и седыми космами на голове, развевавшимися
по ветру.
Моему настроенному воображению представилось, что в этих космах шевелятся змеи. К довершению всего на ней был надет старый-старый ситцевый балахон серо-пепельного цвета, точь-в-точь как на картинке.
Но
по мере того, как я приближался к службам, до слуха
моего доносились сдерживаемые стоны, которые сразу восстановили в
моем воображении всю последовательность рассказов из тетенькиной крепостной практики.
Быть может, когда-нибудь в нем были устроены клумбы с цветами, о чем свидетельствовали земляные горбы, рассеянные
по местам, но на
моей памяти в нем росла только трава, и матушка не считала нужным восстановлять прежние затеи.
Она рассказала мне, что ей совсем не скучно, а ежели и случится соскучиться, то она уходит к соседским детям, которые у нее бывают в гостях; что она, впрочем,
по будням и учится, и только теперь,
по случаю
моего приезда, бабушка уволила ее от уроков.
Саша пожаловалась на меня бабушке, но старушка, потужив вместе с внучкой
по случаю
моего скорого отъезда, в заключение, однако ж, похвалила меня.
— Никак, Анна Павловна! Милости просим, сударыня! Ты-то здорова ли, а
мое какое здоровье! знобит всего, на печке лежу. Похожу-похожу
по двору, на улицу загляну и опять на печь лягу. А я тебя словно чуял, и дело до тебя есть. В Москву, что ли, собрались?
Но в самый разгар
моих литературных упражнений матушка вскочила как ужаленная. Я взглянул инстинктивно на стену и тоже обомлел: мне показалось, что она шевелится, как живая. Тараканы и клопы повылезли из щелей и, торопясь и перегоняя друг друга, спускались
по направлению к полу. Некоторые взбирались на потолок и сыпались оттуда градом на стол, на лавки, на пол…
По зимам семейство наше начало ездить в Москву за год до
моего поступления в заведение. Вышла из института старшая сестра, Надежда, и надо было приискивать ей жениха. Странные приемы, которые употреблялись с этой целью, наше житье в Москве и тамошние родные (со стороны матушки) — все это составит содержание последующих глав.
Этим исчерпываются
мои воспоминания о дедушке. Воспоминания однообразные и малосодержательные, как и сама его жизнь. Но эта малосодержательность, по-видимому, служила ему на пользу, а не во вред. Вместе с исправным физическим питанием и умственной и нравственной невозмутимостью, она способствовала долголетию: дедушка умер, когда ему уже исполнилось девяносто лет. Завещания он, конечно, не сделал, так что дядя Григорий Павлыч беспрепятственно овладел его сокровищем.
Она была новоторжская мещанка и добровольно закрепостилась. Живописец Павел (
мой первый учитель грамоте), скитаясь
по оброку, между прочим, работал в Торжке, где и заприметил Маврушку. Они полюбили друг друга, и матушка, почти никогда не допускавшая браков между дворовыми, на этот раз охотно дала разрешение, потому что Павел приводил в дом лишнюю рабу.
— Пришла прощенья у тебя выпросить. Хоть и не своей волей я за тебя замуж иду, а все-таки кабы не грех
мой, ты бы
по своей воле невесту за себя взял, на людей смотреть не стыдился бы.
Года через четыре после струнниковского погрома мне случилось прожить несколько дней в Швейцарии на берегу Женевского озера.
По временам мы целой компанией делали экскурсии
по окрестностям и однажды посетили небольшой городок Эвиан, стоящий на французском берегу. Войдя в сад гостиницы, мы,
по обыкновению, были встречены целой толпой гарсонов, и беспредельно было
мое удивление, когда, всмотревшись пристально в гарсона, шедшего впереди всех, я узнал в нем… Струнникова.
— Вот я сам за дело возьмусь, за всех за вас наблюдать начну! — пригрозил он, — и первого же «тявкушу», какого встречу —
мой ли он, чужой ли, — сейчас на конюшню драть. Скажите на милость, во все горло чепуху
по всему уезду городят, а они, хранители-то наши, сидят спустя рукава да посвистывают!
За несколько дней до праздника весь малиновецкий дом приходил в волнение.
Мыли полы, обметали стены, чистили медные приборы на дверях и окнах, переменяли шторы и проч. Потоки грязи лились
по комнатам и коридорам; целые вороха паутины и жирных оскребков выносились на девичье крыльцо. В воздухе носился запах прокислых помоев. Словом сказать, вся нечистота, какая таилась под спудом в течение девяти месяцев (с последнего Светлого праздника, когда происходила такая же чистка), выступала наружу.