Я знаю, что страдания и неудачи, описанные в сейчас приведенном примере, настолько малозначительны, что не могут считаться особенно убедительными. Но ведь дело
не в силе страданий, а в том, что они падают на голову неожиданно, что творцом их является слепой случай, не признающий никакой надобности вникать в природу воспитываемого и не встречающий со стороны последнего ни малейшего противодействия.
Неточные совпадения
Нянек я помню очень смутно. Они менялись почти беспрерывно, потому что матушка была вообще гневлива и, сверх того, держалась своеобразной системы,
в силу которой крепостные,
не изнывавшие с утра до ночи на работе, считались дармоедами.
Отец
не был жаден, но, желая угодить матушке, старался из всех
сил сохранить доверенную ему ассигнацию
в целости.
Мы ничего
не понимали
в них, но видели, что
сила на стороне матушки и что
в то же время она чем-то кровно обидела отца.
В этом горячем душевном настроении замыкается весь смысл, вся
сила молитвы; но — увы! — ничего подобного я лично за собою
не помнил.
Нет, я верил и теперь верю
в их живоносную
силу; я всегда был убежден и теперь
не потерял убеждения, что только с их помощью человеческая жизнь может получить правильные и прочные устои.
Припомните: разве история
не была многократно свидетельницей мрачных и жестоких эпох, когда общество, гонимое паникой, перестает верить
в освежающую
силу знания и ищет спасения
в невежестве? Когда мысль человеческая осуждается на бездействие, а действительное знание заменяется массою бесполезностей, которые отдают жизнь
в жертву неосмысленности; когда идеалы меркнут, а на верования и убеждения налагается безусловный запрет?.. Где ручательство, что подобные эпохи
не могут повториться и впредь?
Замечание это, разумеется, полагало начало бурной домашней сцене, что, впрочем,
не мешало ему повторяться и впредь
в той же
силе.
С шести часов матушка и сестра начинали приготовляться к вечернему выезду. Утренняя беготня возобновлялась с новой
силой. Битых три часа сестра
не отходит от зеркала, отделывая лицо, шнуруясь и примеряя платье за платьем. Беспрерывно из ее спальни
в спальню матушки перебегает горничная за приказаниями.
Более с отцом
не считают нужным объясняться. Впрочем, он, по-видимому, только для проформы спросил, а
в сущности, его лишь
в слабой степени интересует происходящее. Он раз навсегда сказал себе, что
в доме царствует невежество и что этого порядка вещей никакие
силы небесные изменить
не могут, и потому заботится лишь о том, чтоб домашняя сутолока как можно менее затрогивала его лично.
Изнурять эту рабочую
силу не представлялось расчета, потому что подобный образ действия сократил бы барщину и внес бы неурядицу
в хозяйственные распоряжения.
Павел
не раз пытался
силою убеждения примирить жену с новым положением (рассказывали, что он пробовал и «учить» ее), но все усилия его
в этом смысле оказались напрасными.
— Видел, что вы замахнулись — ну, и остерег: проходите, мол, мимо, — пояснила ключница Акулина, которая,
в силу своего привилегированного положения
в доме,
не слишком-то стеснялась с матушкой.
Ежели же всего до последней мелочи ему вперед
не пересказать, то он, при первой же непредвиденности, или совсем станет
в тупик, или так напутает, что и мудрецу распутать
не под
силу.
Словом сказать, смесь искреннего жаления об умирающем слуге с
не менее искренним жалением о господине, которого эта смерть застигала врасплох,
в полной
силе проявилась тут, как проявлялась вообще во всей крепостной практике. Это было
не лицемерие,
не предательство, а естественное двоегласие,
в котором два течения шли рядом,
не производя никакого переполоха
в человеческом сознании.
В половине декабря состоялось губернское собрание, которое на этот раз было особенно людно. Даже наш уезд, на что был ленив, и тот почти поголовно поднялся,
не исключая и матушки, которая, несмотря на слабеющие
силы, отправилась
в губернский город, чтобы хоть с хор послушать, как будут «судить» дворян. Она все еще надеялась, что господа дворяне очнутся, что начальство прозреет и что «злодейство» пройдет мимо.
Это была первая размолвка, но она длилась целый день. Воротившись к Сухаревой, Милочка весь вечер проплакала и осыпала мужа укорами. Очевидно, душевные ее
силы начали понемногу раскрываться, только совсем
не в ту сторону, где ждал ее Бурмакин. Он ходил взад и вперед по комнате, ероша волосы и
не зная, что предпринять.
Но ей нельзя. Нельзя? Но что же? // Да Ольга слово уж дала // Онегину. О Боже, Боже! // Что слышит он? Она могла… // Возможно ль? Чуть лишь из пеленок, // Кокетка, ветреный ребенок! // Уж хитрость ведает она, // Уж изменять научена! //
Не в силах Ленский снесть удара; // Проказы женские кляня, // Выходит, требует коня // И скачет. Пистолетов пара, // Две пули — больше ничего — // Вдруг разрешат судьбу его.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам
не знаю, неестественная
сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда
не чувствовал.
Не могу,
не могу! слышу, что
не могу! тянет, так вот и тянет!
В одном ухе так вот и слышу: «Эй,
не распечатывай! пропадешь, как курица»; а
в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот был прост; накинется // Со всей воинской
силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся //
В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока
не пустит по миру, //
Не отойдя сосет!
Пастух уж со скотиною // Угнался; за малиною // Ушли подружки
в бор, //
В полях трудятся пахари, //
В лесу стучит топор!» // Управится с горшочками, // Все вымоет, все выскребет, // Посадит хлебы
в печь — // Идет родная матушка, //
Не будит — пуще кутает: // «Спи, милая, касатушка, // Спи,
силу запасай!
Молиться
в ночь морозную // Под звездным небом Божиим // Люблю я с той поры. // Беда пристигнет — вспомните // И женам посоветуйте: // Усердней
не помолишься // Нигде и никогда. // Чем больше я молилася, // Тем легче становилося, // И
силы прибавлялося, // Чем чаще я касалася // До белой, снежной скатерти // Горящей головой…
—
Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да
в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его //
Не слезы — кровь течет! //
Не знаю,
не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты,
сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!