— Да, солнцем его прожаривает. Я в двенадцатом году, во Владимирской губернии, в Юрьевском уезде, жил, так там и в ту пору лесов мало было. Такая жарынь все
лето стояла, что только тем и спасались, что на погребицах с утра до вечера сидели.
Неточные совпадения
Матушка видела мою ретивость и радовалась. В голове ее зрела коварная мысль, что я и без посторонней помощи, руководствуясь только программой, сумею приготовить себя,
года в два, к одному из средних классов пансиона. И мысль, что я одиниз всех детей почти ничего не буду
стоить подготовкою, даже сделала ее нежною.
Комната тетенек, так называемая боковушка, об одно окно, узкая и длинная, как коридор. Даже
летом в ней царствует постоянный полумрак. По обеим сторонам окна поставлены киоты с образами и висящими перед ними лампадами. Несколько поодаль, у стены,
стоят две кровати, друг к другу изголовьями; еще поодаль — большая изразцовая печка; за печкой, на пространстве полутора аршин, у самой двери, ютится Аннушка с своим сундуком, войлоком для спанья и затрапезной, плоской, как блин, и отливающей глянцем подушкой.
У конюшни, на куче навоза, привязанная локтями к столбу,
стояла девочка
лет двенадцати и рвалась во все стороны.
В довершение Савельцев был сластолюбив и содержал у себя целый гарем, во главе которого
стояла дебелая, кровь с молоком,
лет под тридцать, экономка Улита, мужняя жена, которую старик оттягал у собственного мужика.
Но этого мало: даже собственные крестьяне некоторое время не допускали ее лично до распоряжений по торговой площади. До перехода в ее владение они точно так же, как и крестьяне других частей, ежегодно посылали выборных, которые сообща и установляли на весь
год площадный обиход. Сохранения этого порядка они домогались и теперь, так что матушке немалых усилий
стоило, чтобы одержать победу над крестьянской вольницей и осуществить свое помещичье право.
Старого бурмистра матушка очень любила: по мнению ее, это был единственный в Заболотье человек, на совесть которого можно было вполне положиться. Называла она его не иначе как «Герасимушкой», никогда не заставляла
стоять перед собой и пила вместе с ним чай. Действительно, это был честный и бравый старик. В то время ему было уже за шестьдесят
лет, и матушка не шутя боялась, что вот-вот он умрет.
— У нас от одних лошадей хороший доход получить можно, — продолжал соблазнять Федос, — содержание-то их почти ничего не
стоит — и зиму и
лето в степи; зимой из-под снега корм добывают… А в Мензелинске, между прочим, ярмарка бывает: издалека туда приезжают, хорошие цены дают. Опять овчины, шерсть…
—
Летом оттого тепло, — поучает дедушка, — что солнце на небе долго
стоит; оно и греет. А зимой встанет оно в девять часов, а к трем, смотри, его уж и поминай как звали. Ну, и нет от него сугреву.
— Даже и
летом, — подтверждает отец, — ежели долгое время ненастье
стоит, тоже становится холоднее. Иногда и в июле зарядит дождь, так хоть ваточный сюртук надевай.
Жених был так мал ростом, до того глядел мальчишкой, что никак нельзя было дать ему больше пятнадцати
лет. На нем был новенький с иголочки азям серого крестьянского сукна, на ногах — новые лапти. Атмосфера господских хором до того отуманила его, что он, как окаменелый,
стоял разинув рот у входной двери. Даже Акулина, как ни свыклась с сюрпризами, которые всегда были наготове у матушки, ахнула, взглянув на него.
Десять
лет стоял он, сложа руки, где-нибудь у колонны, у дерева на бульваре, в залах и театрах, в клубе и — воплощенным veto, [запретом (лат.).] живой протестацией смотрел на вихрь лиц, бессмысленно вертевшихся около него, капризничал, делался странным, отчуждался от общества, не мог его покинуть, потом сказал свое слово, спокойно спрятав, как прятал в своих чертах, страсть под ледяной корой.
Неточные совпадения
Сто
лет зима бессменная //
Стояла.
Грозит беда великая // И в нынешнем
году: // Зима
стояла лютая, // Весна
стоит дождливая, // Давно бы сеять надобно, // А на полях — вода!
Константинополь, бывшая Византия, а ныне губернский город Екатериноград,
стоит при излиянии Черного моря в древнюю Пропонтиду и под сень Российской Державы приобретен в 17…
году, с распространением на оный единства касс (единство сие в том состоит, что византийские деньги в столичном городе Санкт-Петербурге употребление себе находить должны).
Шли они по ровному месту три
года и три дня, и всё никуда прийти не могли. Наконец, однако, дошли до болота. Видят,
стоит на краю болота чухломец-рукосуй, рукавицы торчат за поясом, а он других ищет.
— Это в прошлом
году, как мы лагерем во время пожара
стояли, так в ту пору всякого скота тут довольно было! — объяснил один из стариков.