Неточные совпадения
— Беспокоить! беспокоить! ах, нежности какие! А ежели солдат усадьбу сожжет —
кто тогда отвечать будет? Сказать старосте, чтоб непременно его изловить! чтоб
к вечеру же был представлен! Взять Дашутку и все поле осмотреть, где она его видела.
Днем у всех было своего дела по горло, и потому наверх редко
кто ходил, так что
к темноте, наполнявшей коридор, присоединялась еще удручающая тишина.
— Сын ли, другой ли
кто — не разберешь. Только уж слуга покорная! По ночам в Заболотье буду ездить, чтоб не заглядывать
к этой ведьме. Ну, а ты какую еще там девчонку у столба видел, сказывай! — обратилась матушка ко мне.
Матушка задумывалась. Долго она не могла привыкнуть
к этим быстрым и внезапным ответам, но наконец убедилась, что ежели существуют разные законы, да вдобавок
к ним еще сенатские указы издаются, то, стало быть, это-то и составляет суть тяжебного процесса.
Кто кого «перепишет», у
кого больше законов найдется, тот и прав.
—
Кто таков? откуда? зачем? — бросила ему матушка и, обращаясь
к сидевшим за прялками девушкам, прибавила: — Да снимите же со свечки! не видать ничего!
— Ну, спасибо тебе, вот мы и с жарковцем! — поблагодарила его матушка, — и сами поедим, и ты с нами покушаешь. Эй,
кто там! снесите-ка повару одного тетерева, пускай сегодня
к обеду зажарит, а прочих на погреб отдайте… Спасибо, дружок!
— Все же надо себя
к одному какому-нибудь месту определить. Положим, теперь ты у нас приютился, да ведь не станешь же ты здесь век вековать. Вот мы по зимам в Москве собираемся жить. Дом топить не будем, ставни заколотим — с
кем ты тут останешься?
— Говорила, что опоздаем! — пеняла матушка кучеру, но тут же прибавила: — Ну, да
к вечерне не беда если и не попадем. Поди, и монахи-то на валу гуляют, только разве
кто по усердию… Напьемся на постоялом чайку, почистимся —
к шести часам как раз
к всенощной поспеем!
— Да, болезни ни для
кого не сладки и тоже бывают разные. У меня купец знакомый был, так у него никакой особливой болезни не было, а только все тосковал. Щемит сердце, да и вся недолга. И доктора лечили, и попы отчитывали, и
к угодникам возили — ничего не помогло.
— Судьба, значит, ей еще не открылась, — отвечает матушка и, опасаясь, чтобы разговор не принял скабрезного характера, спешит перейти
к другому предмету. — Ни у
кого я такого вкусного чаю не пивала, как у вас, папенька! — обращается она
к старику. — У
кого вы берете?
И за всю эту муку она пользовалась названием дармоедки и была единственным существом,
к которому, даже из расчета, ни в
ком не пробуждалось сострадания.
Очевидно, в нем таилась в зародыше слабость
к щегольству, но и этот зародыш, подобно всем прочим качествам, тускло мерцавшим в глубинах его существа, как-то не осуществился, так что если
кто из девушек замечал: «Э! да какой ты сегодня франт!» — то он, как и всегда, оставлял замечание без ответа или же отвечал кратко...
Кто знает? — может быть, и из Архипа что-нибудь путное выйдет, если ладом
к нему подступить?
Несмотря на несомненное простодушие, он, как я уже упомянул, был великий дока заключать займы, и остряки-помещики не без основания говаривали о нем: «Вот бы
кого министром финансов назначить!» Прежде всего
к нему располагало его безграничное гостеприимство: совестно было отказать человеку, у которого во всякое время попить и поесть можно.
— Эй,
кто там! водки и закусить. Гоните верхового
к старику Бурмакину! Сказать, что Федор Васильич, мол, кланяется и просит газету почитать.
—
Кто там поет! стыдно-с! — рассердился старичок предводитель и продолжал: — Господа!
кому угодно? Милости просим
к столу! подписывать!
Приезды не мешают, однако ж, Арсению Потапычу следить за молотьбой. Все знают, что он образцовый хозяин, и понимают, что
кому другому, а ему нельзя не присмотреть за работами; но, сверх того, наступили самые короткие дни, работа идет не больше пяти-шести часов в сутки, и Пустотелов
к обеду уж совсем свободен. Иногда, впрочем, он и совсем освобождает себя от надзора; придет в ригу на какой-нибудь час, скажет мужичкам...
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — //
К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
— Господи, помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова не одними устами. Теперь, в эту минуту, он знал, что все не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он знал в себе, нисколько не мешают ему обращаться к Богу. Всё это теперь, как прах, слетело с его души.
К кому же ему было обращаться, как не к Тому, в Чьих руках он чувствовал себя, свою душу и свою любовь?
Неточные совпадения
Кто там? (Подходит
к окну.)А, что ты, матушка?
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда
кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут
к дурному смотрению или
к неискусству врача.
Да
кто там еще? (Подходит
к окну.)Не хочу, не хочу! Не нужно, не нужно! (Отходя.)Надоели, черт возьми! Не впускай, Осип!
Иди сюда, гляди,
кто здесь!» — // Сказал Игнатий Прохоров, // Взяв
к бревнам приваленную // Дугу.
— А
кто сплошал, и надо бы // Того тащить
к помещику, // Да все испортит он! // Мужик богатый… Питерщик… // Вишь, принесла нелегкая // Домой его на грех! // Порядки наши чудные // Ему пока в диковину, // Так смех и разобрал! // А мы теперь расхлебывай! — // «Ну… вы его не трогайте, // А лучше киньте жеребий. // Заплатим мы: вот пять рублей…»