Неточные совпадения
Тем не менее,
хотя мы и голодали, но у нас оставалось утешение: при отце мы могли роптать, тогда
как при матушке малейшее слово неудовольствия сопровождалось немедленным и жестоким возмездием.
— Намеднись Петр Дормидонтов из города приезжал. Заперлись, завещанье писали. Я было у двери подслушать
хотел, да только и успел услышать: «а егоза неповиновение…» В это время слышу: потихоньку кресло отодвигают — я
как дам стрекача, только пятки засверкали! Да что ж, впрочем, подслушивай не подслушивай, а его — это непременно означает меня! Ушлет она меня к тотемским чудотворцам,
как пить даст!
Хотя время еще раннее, но в рабочей комнате солнечные лучи уже начинают исподволь нагревать воздух. Впереди предвидится жаркий и душный день. Беседа идет о том,
какое барыня сделает распоряжение. Хорошо, ежели пошлют в лес за грибами или за ягодами, или нарядят в сад ягоды обирать; но беда, ежели на целый день за пяльцы да за коклюшки засадят — хоть умирай от жары и духоты.
Как только персики начнут выходить в «косточку», так их тщательно пересчитывают, а затем уже всякий плод,
хотя бы и не успевший дозреть, должен быть сохранен садовником и подан барыне для учета.
Все это очень кстати случилось
как раз во время великого поста, и
хотя великопостные дни, в смысле крепостной страды и заведенных порядков, ничем не отличались в нашем доме от обыкновенных дней, кроме того, что господа кушали «грибное», но все-таки
как будто становилось посмирнее.
Молится она истово,
как следует солидной старушке, и
хотя знает, что с левого бока ее сторожит дьявол, но, во избежание соблазна, дует на него лишь тогда, когда предполагает, что никто этого не видит.
— Пускай живут! Отведу им наверху боковушку — там и будут зиму зимовать, — ответила матушка. — Только чур, ни в
какие распоряжения не вмешиваться, а с мая месяца чтоб на все лето отправлялись в свой «Уголок». Не
хочу я их видеть летом — мешают. Прыгают, егозят, в хозяйстве ничего не смыслят. А я
хочу, чтоб у нас все в порядке было. Что мы получали, покуда сестрицы твои хозяйничали? грош медный! А я
хочу…
Очень возможно, что действительно воровства не существовало, но всякий брал без счета, сколько нужно или сколько
хотел. Особенно одолевали дворовые, которые плодились
как грибы и все, за исключением одиночек, состояли на месячине. К концу года оставалась в амбарах самая малость, которую почти задаром продавали местным прасолам, так что деньги считались в доме редкостью.
Коли
хотите, она напоминала собой бабушку, но так,
как напоминает развертывающаяся розовая распуколка свою соседку, облетающую розу.
—
Как же! дам я ему у тетки родной в мундире ходить! — подхватила тетенька, — ужо по саду бегать будете, в земле вываляетесь — на что мундирчик похож будет! Вот я тебе кацавейку старую дам, и ходи в ней на здоровье! а в праздник к обедне, коли
захочешь, во всем парате в церковь поедешь!
— Так и есть! Так я и знала, что он бунтовщик! — сказала она и, призвав Федоса, прикрикнула на него: — Ты что давеча Аришке про каторгу говорил?
Хочешь, я тебя,
как бунтовщика, в земский суд представлю!
За Григорием Павлычем следовали две сестры: матушка и тетенька Арина Павловна Федуляева, в то время уже вдова, обремененная большим семейством. Последняя ничем не была замечательна, кроме того, что раболепнее других смотрела в глаза отцу,
как будто каждую минуту ждала, что вот-вот он отопрет денежный ящик и скажет: «Бери, сколько
хочешь!»
Мы, дети, не шевелясь, столпились в дверях соседней комнаты,
как будто чего-то выжидая,
хотя, конечно, и сами не могли бы сказать, чего именно.
— Цирульники, а республики
хотят. И что такое республика? Спроси их, — они и сами хорошенько не скажут. Так, руки зудят. Соберутся в кучу и галдят. Точь-в-точь у нас на станции ямщики,
как жеребий кидать начнут, кому ехать. Ну, слыханное ли дело без начальства жить!
Билеты для входа в Собрание давались двоякие: для членов и для гостей.
Хотя последние стоили всего пять рублей ассигнациями, но матушка и тут ухитрялась, в большинстве случаев, проходить даром. Так
как дядя был исстари членом Собрания и его пропускали в зал беспрепятственно, то он передавал свой билет матушке, а сам входил без билета. Но был однажды случай, что матушку чуть-чуть не изловили с этой проделкой, и если бы не вмешательство дяди, то вышел бы изрядный скандал.
Матушка задумывается,
как это выйдет: «Надежда Васильевна Стриженая»! — словно бы неловко… Ишь его угораздило,
какую фамилию выдумал!
захочет ли еще ее «краля» с такой фамилией век вековать.
Как бы то ни было, но на вечере у дяди матушка, с свойственною ей проницательностью, сразу заметила, что ее Надёха «начинает шалеть». Две кадрили подряд танцевала с Клещевиновым, мазурку тоже отдала ему. Матушка
хотела уехать пораньше, но сестрица так решительно этому воспротивилась, что оставалось только ретироваться.
— Ах, да! давно
хочу я тебя спросить, где у тебя брильянты? — начинает матушка,
как будто ей только сейчас этот вопрос взбрел на ум.
— А до тех пор отдам себя на волю Божию, — говорила она Акулине, — пусть батюшка Царь Небесный
как рассудит, так со мной и поступает!
Захочет — защитит меня, не
захочет — отдаст на потеху сквернавцу!
Дни проходили за днями; Ванька-Каин не только не винился, но, по-видимому, совсем прижился. Он даже приобретал симпатию дворовых.
Хотя его редко выпускали с конного двора, но так
как он вместе с другими ходил обедать и ужинать в застольную, то до слуха матушки беспрерывно доносился оттуда хохот, который она, не без основания, приписывала присутствию ненавистного балагура.
С наступлением весны он опять исчез. На этот раз
хотя уж не удивлялись, но без тревоги не обошлось. Родилось опасение,
как бы его в качестве беспаспортного в Сибирь не угнали; чего доброго, таким родом он и совсем для «господ» пропадет.
Считалось выгодным распахивать
как можно больше земли под хлеб,
хотя, благодаря отсутствию удобрения, урожаи были скудные и давали не больше зерна на зерно.
— Что вам беспокоиться, благодетель! Ежели бы вы и самдесят заказали, так и то
как раз в самую пору было бы! Что
захотите, то и будет.
— За сто верст видят.
Хочешь голубые,
хочешь черные —
какие вздумаешь. Ну, да тебе в Париж пешком далеко ходить; сказывай, где был, побывал!
Однако кутерьма кой-как улеглась, когда сделалось известным, что
хотя опасность грозила немалая, начальственная бдительность задушила гидру в самом зародыше. Струнников уже снова впал было в забытье,
как вдруг зашумел турка, а вслед за тем открылась англо-французская кампания. Прогремел Синоп; за ним Альма, Севастополь…
Когда старики Бурмакины проснулись, сын их уже был женихом. Дали знать Калерии Степановне, и вечер прошел оживленно в кругу «своих». Валентин Осипович вышел из обычной застенчивости и охотно дозволял шутить над собой,
хотя от некоторых шуток его изрядно коробило. И так
как приближались филипповки, то решено было играть свадьбу в рожественский мясоед.
И я обязан выполнить эту задачу,
хотя бы мне пришлось ради этого отказаться от самых дорогих привязанностей, от всего, на что доныне я смотрел,
как на святыню сердца!
Он вспомнил, что еще в Москве задумал статью «О прекрасном в искусстве и в жизни», и сел за работу. Первую половину тезиса, гласившую, что прекрасное присуще искусству,
как обязательный элемент, он, с помощью амплификаций объяснил довольно легко,
хотя развитие мысли заняло не больше одной страницы. Но вторая половина, касавшаяся влияния прекрасного на жизнь, не давалась,
как клад.
Как ни поворачивал Бурмакин свою задачу, выходил только голый тезис — и ничего больше. Даже амплификации не приходили на ум.
— Намеднись такая ли перестрелка в Вялицыне (так называлась усадьба Урванцовых) была —
как только до убийства не дошло! — сообщал кто-нибудь из приезжих гостей. — Вышли оба брата в березовую рощу грибков посбирать. Один с одного конца взялся, другой — с другого. Идут задумавшись навстречу и не замечают друг друга.
Как вдруг столкнулись. Смотрят друг дружке в глаза — он ли, не он ли? — никто не
хочет первый дорогу дать. Ну, и пошло тут у них, и пошло…
Иногда с покрова выпадал снег и начинались серьезные морозы. И
хотя в большинстве случаев эти признаки зимы оказывались непрочными, но при наступлении их сердца наши били усиленную тревогу. Мы с любопытством следили из окон,
как на пруде, под надзором ключницы, дворовые женщины замакивали в воде и замораживали ощипанную птицу, и заранее предвкушали то удовольствие, которое она доставит нам в вареном и жареном виде в праздничные дни.
Вечером танцы
хотя возобновлялись, но ненадолго, и к десяти часам гости уже расходились на ночлег, предварительно попрощавшись с гостеприимными хозяевами, так
как завтра утром часам к девяти предполагалось выехать из Лыкова, а старики в это время очень часто еще нежились в постели.