— Ну-с, господин Шенапан (он даже не скрывал, что делает из
моей фамилии очень обидную для меня игру слов), понравилось тебе у меня? — обратился он ко мне.
— О, я не вам! — быстро ответил я, но уж Стебельков непозволительно рассмеялся, и именно, как объяснилось после, тому, что Дарзан назвал меня князем. Адская
моя фамилия и тут подгадила. Даже и теперь краснею от мысли, что я, от стыда конечно, не посмел в ту минуту поднять эту глупость и не заявил вслух, что я — просто Долгорукий. Это случилось еще в первый раз в моей жизни. Дарзан в недоумении глядел на меня и на смеющегося Стебелькова.
Я все обещал ему. «Плотников —
моя фамилия», — добавил он. «Очень хорошо — Плотников», — записал я в книжечку, и мне живо представилась подобная же сцена из «Ревизора».
Через час Туртыгин возвратился и доложил мне, что в 2 км от нашего табора у подножия скалистой сопки он нашел бивак какого-то охотника. Этот человек расспрашивал его, кто мы такие, куда идем, давно ли мы в дороге, и когда узнал
мою фамилию, то стал спешно собирать свою котомку. Это известие меня взволновало.
Неточные совпадения
Скотинин. Хорошо, государь
мой! А как по
фамилии, я не дослышал.
Смотря долго на имена их, он умилился духом и, вздохнувши, произнес: «Батюшки
мои, сколько вас здесь напичкано! что вы, сердечные
мои, поделывали на веку своем? как перебивались?» И глаза его невольно остановились на одной
фамилии: это был известный Петр Савельев Неуважай-Корыто, принадлежавший когда-то помещице Коробочке.
— А осмелюсь ли, милостивый государь
мой, обратиться к вам с разговором приличным? Ибо хотя вы и не в значительном виде, но опытность
моя отличает в вас человека образованного и к напитку непривычного. Сам всегда уважал образованность, соединенную с сердечными чувствами, и, кроме того, состою титулярным советником. Мармеладов — такая
фамилия; титулярный советник. Осмелюсь узнать: служить изволили?
Сын ваш, — обратился он к Пульхерии Александровне, — вчера, в присутствии господина Рассудкина (или… кажется, так? извините, запамятовал вашу
фамилию, — любезно поклонился он Разумихину), обидел меня искажением мысли
моей, которую я сообщил вам тогда в разговоре частном, за кофеем, именно что женитьба на бедной девице, уже испытавшей жизненное горе, по-моему, повыгоднее в супружеском отношении, чем на испытавшей довольство, ибо полезнее для нравственности.
— По мужу. Истомина — по отцу. Да, — сказал Долганов, отбрасывая пальцем вправо-влево мокрые жгутики усов. — Темная фигура. Хотя — кто знает? Савелий Любимов, приятель
мой, — не верил, пожалел ее, обвенчался. Вероятно, она хотела переменить
фамилию. Чтоб забыли о ней. Нох эйн маль [Еще одну (нем.).], — скомандовал он кельнеру, проходившему мимо.