Во всяком случае, милая тетенька, и вы не спрашивайте,
с какой стати я историю о школьном карцере рассказал. Рассказал — и будет с вас. Ведь если бы я даже на домогательства ваши ответил:"тетенька! нередко мы вспоминаем факты из далекого прошлого, которые, по-видимому, никакого отношения к настоящему не имеют, а между тем…" — разве бы вы больше из этого объяснения узнали? Так уж лучше я просто ничего не скажу!
Неточные совпадения
Эти отлично выпеченные, мягкие
как пух булки, которые мы едим, — плод заблуждений; ибо первыйхлебник непременно начал
с месива, которого в наше время не
станет есть даже «торжествующая свинья» (см. «За рубежом», гл. VI).
И еще оказывается, что в лавках уж
с неделю
как кислая капуста показалась —
стало быть, завтра к обеду можно будет кислые щи соорудить, а пожалуй, и пирог
с свежей капустой затеять…
— А
как попала?.. жила я в ту пору у купца у древнего в кухарках, а Домнушке шестнадцатый годок пошел. Только
стал это старик на нее поглядывать, зазовет к себе в комнату да все рукой гладит. Смотрела я, смотрела и говорю: ну говорю, Домашка, ежели да ты… А она мне: неужто ж я, маменька, себя не понимаю? И точно, сударь! прошло ли
с месяц времени,
как уж она это сделала, только он ей разом десять тысяч отвалил. Ну, мы сейчас от него и отошли.
Сначала находил, что пахнет амбре, потом, по мере того
как надежды на «проникновение» померкали,
стал относиться к запахам
с притворным равнодушием и, наконец, пустился в почтительное сквернословие.
Итак, вот
какое будущее готовил Аракчеев России! Бесспорно, замыслы его были возвышенны и благородны, но не правда ли,
как это странно, что ни одно благодеяние не воспринимается человечеством иначе,
как с пособием шпицрутенов! По крайней мере, и бабенька, и Стрекоза твердо этому верили и одинаково утверждали, что человек без шпицрутенов все равно, что генерал без звезды или газета без руководящей
статьи.
Произошла новая семейная путаница. Поручики впились в меня стальными глазами,
как бы намереваясь нечто запечатлеть в памяти; коллежский асессор Сенечка, напротив, стыдливо потупил глаза и, казалось, размышлял: обязан ли он, в качестве товарища прокурора, занести о сем в протокол?"Индюшка"визжала на прапорщика: ах, этот дурной сын в гроб меня вгонит! Стрекоза
с каждою минутой
становился грустнее и строже. Но тетенька,
как любезная хозяйка, старалась держать нейтралитет и весело произнесла...
Словом сказать, всем
стало весело, и беседа так и лилась рекою. И что ж! Мне же, или, лучше сказать, моей рассеянности было суждено нарушить общее мирное настроение и вновь направить умы в сторону внутренней политики. Уже подавали пирожное,
как бабеньке вдруг вздумалось обратиться
с вопросом и ко мне...
— А то
какие же! Шестьдесят, братец, лет на свете живу, можно было коллекцию составить! И всё были целы, а
с некоторых пор
стали вот пропадать!
Куда девались чивые, ничего не жалеющие железнодорожники? Где веселые адвокаты? Адвокаты-то нынче, тетенька,
как завидят клиента… Ну, да уж бог
с ними! смирный нынче это народ
стал! Живут, наравне
с другими, без результатов… мило! благородно!
На четвертой странице — серьезная экономическая
статья: «Наши денежные знаки», в которой развивается мысль, что ночью
с извозчиком следует рассчитываться непременно около фонаря, так
как в противном случае легко можно отдать двугривенный вместо пятиалтынного, «что
с нами однажды и случилось».
С тех пор до меня доходили об нем разные слухи. Сначала писали, что он продолжает мыслить благородно, и вследствие этого слог его циркуляров постепенно совершенствуется; потом
стали писать, что он опять начал мыслить неблагородно, и вследствие этого в циркулярах его царствует полнейшая грамматическая анархия. Разумеется, по поводу первых слухов я радовался, по поводу вторых — сокрушался.
Как вдруг получаю от него письмо, которое сразу покончило
с моими недоумениями.
Стало быть, весь вопрос заключается в том: следует ли признать исчисленные выше явления нормальными, имеющими что-нибудь общее
с"принципом нравственности", или, напротив, правильнее отнестись к ним,
как к безнравственным и возмущающим честное человеческое сердце?
Неточные совпадения
— Филипп на Благовещенье // Ушел, а на Казанскую // Я сына родила. //
Как писаный был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев
с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, //
Как солнышко весеннее // Сгоняет снег
с полей… // Не
стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, //
Как ни бранят — молчу.
Теперь дворец начальника //
С балконом,
с башней,
с лестницей, // Ковром богатым устланной, // Весь
стал передо мной. // На окна поглядела я: // Завешаны. «В котором-то // Твоя опочиваленка? // Ты сладко ль спишь, желанный мой, //
Какие видишь сны?..» // Сторонкой, не по коврику, // Прокралась я в швейцарскую.
Служивого задергало. // Опершись на Устиньюшку, // Он поднял ногу левую // И
стал ее раскачивать, //
Как гирю на весу; // Проделал то же
с правою, // Ругнулся: «Жизнь проклятая!» — // И вдруг на обе
стал.
Уж налились колосики. // Стоят столбы точеные, // Головки золоченые, // Задумчиво и ласково // Шумят. Пора чудесная! // Нет веселей, наряднее, // Богаче нет поры! // «Ой, поле многохлебное! // Теперь и не подумаешь, //
Как много люди Божии // Побились над тобой, // Покамест ты оделося // Тяжелым, ровным колосом // И
стало перед пахарем, //
Как войско пред царем! // Не столько росы теплые, //
Как пот
с лица крестьянского // Увлажили тебя!..»
Усоловцы крестилися, // Начальник бил глашатая: // «Попомнишь ты, анафема, // Судью ерусалимского!» // У парня, у подводчика, //
С испуга вожжи выпали // И волос дыбом
стал! // И,
как на грех, воинская // Команда утром грянула: // В Устой, село недальное, // Солдатики пришли. // Допросы! усмирение! — // Тревога! по спопутности // Досталось и усоловцам: // Пророчество строптивого // Чуть в точку не сбылось.